Стью отхлебнул еще пива.
— Вы так думаете?
— Разумеется. — Бэйтмен в свою очередь сделал глоток из
банки, а потом подался вперед и мрачно улыбнулся Стью. — А теперь, мистер
Стюарт Редман из Восточного Техаса, позвольте вам вкратце обрисовать такую
гипотетическую ситуацию. Предположим, существуют Сообщество А в Бостоне и
Сообщество Б в Утике. Они знают о существовании друг друга и об условиях жизни
в чужом сообществе. Сообщество А процветает, так как в числе его членов
оказался электрик. Этот парень знал ровно столько, сколько необходимо для того,
чтобы снова запустить местную электростанцию. Надо только представлять себе, на
какие кнопки нужно нажать, чтобы вывести станцию из режима автоматического
отключения. После того, как станция снова заработает, она будет продолжать
действовать также почти в автоматическом режиме. Электрик сможет научить других
членов Сообщества А, за какие рычаги дергать и на какие стрелки смотреть.
Станция работает на нефти, а ее вокруг предостаточно. Так что в Бостоне полный
рай. Есть отопление, чтобы бороться с холодом, есть свет, чтобы читать по
вечерам, есть холодильник, чтобы пить свой скотч со льдом, как цивилизованный
человек. Жизнь почти идиллическая. Нет загрязнения окружающей среды. Нет
проблемы наркотиков. Нет расовой проблемы. Нет ни в чем недостатка. Не
существует проблемы денег или бартера, потому что вокруг достаточно любых
товаров, чтобы их хватило резко уменьшившемуся обществу на три столетия вперед.
Здесь не будет диктатуры. Такие условия диктатуры, как нужда, нехватка,
неуверенность, просто не будут существовать. Возможно, Бостоном снова будет
управлять городское собрание.
Но вспомним о Сообществе Б в Утике. Там нет никого, кто мог
бы запустить электростанцию. Все технари умерли. И им понадобится слишком много
времени, чтобы самим во всем разобраться. А пока они мерзнут по ночам (а
впереди — зима), они едят консервы, они несчастны. К власти приходит сильная
личность. Они рады приветствовать его, потому что они сбиты с толку, замерзли и
больны. Пусть он принимает решение. Разумеется, он так и делает. Он посылает
кого-нибудь в Бостон с просьбой. Не пришлют ли они кого-нибудь в Утику, кто мог
бы запустить электростанцию? Другой вариант для них — долгое и опасное
путешествие на юг. Ну и что предпринимает Сообщество А, получив такое послание?
— Посылают своего парня? — спросил Стью.
— Клянусь мошонкой Иисуса Христа, — нет! Возможно, и даже
весьма вероятно, что его удержат против воли. В мире после эпидемии технические
знания заменят золото в роли идеального обменного эквивалента. Ну и что
предпринимает Сообщество Б?
— Думаю, они пойдут на юг, — сказал Стью и затем усмехнулся.
— Может быть. А может быть, они будут угрожать бостонцам ядерной боеголовкой.
— Правильно, — сказал Стью. — Запустить электростанцию они
не смогут, но смогут запустить ядерную ракету.
— На их месте, — сказал Бэйтмен, — я бы даже не стал
возиться с ракетой, а просто попробовал бы отсоединить боеголовку и привезти ее
в Бостон на автофургоне. Как вы думаете, получилось бы?
— Черт меня побери, если я знаю.
— Ну а если даже и не получилось бы, то ведь вокруг — горы
обычного оружия, которое ждет, чтобы его подобрали и пустили в дело. А если
специалисты окажутся в обоих сообществах, то они могут затеять ядерный конфликт
из-за религии, территориальных претензий или какого-нибудь ничтожного
идеологического расхождения. Вы только подумайте, вместо шести или семи ядерных
держав мира у нас может появиться шестьдесят или семьдесят прямо здесь, в
центральных районах США. Если бы ситуация была иной, то могла бы начаться война
с использованием камней и палиц. Но ситуация такова, что армия исчезла и
оставила на земле все свои игрушки. Тяжело об этом думать, особенно после всего
того, что уже успело произойти… но я боюсь, что в этом нет ничего невозможного.
Воцарилось молчание. Далеко в лесах лаял Коджак. День
начинал клониться к вечеру.
— Знаете что, — сказал наконец Бэйтмен, — по основе я
оптимист. Может быть потому, что у меня низкий порог удовлетворяемости. По этой
причине меня здесь терпеть не могли. У меня есть свои недостатки: я слишком
много говорю, я — ужасный художник и ужасно легко транжирю деньги. Мне часто
приходилось за три дня до зарплаты переходить на диету из сэндвичей с
арахисовым маслом, и я приобрел печальную славу в Вудсвилле благодаря тому, что
через неделю закрывал открытые мною в банке счета для сбережений. Но я никогда
не позволял себе падать духом из-за этого, Стью. Эксцентричный оптимист — это
обо мне. Единственное проклятие моей жизни — это сны. С детства меня осаждают
удивительно явственные сны. Многие из них были кошмарными. Когда я был мальчиком,
это были спрятавшиеся под мостами тролли, которые выскакивали и хватали меня за
ногу, или ведьма, превращавшая меня в птицу… я открывал рот, чтобы закричать,
но оттуда вырывалось только карканье. Вам когда-нибудь снились кошмары, Стью?
— Иногда, — сказал Стью, вспоминая о том, как Элдер,
пошатываясь, идет за ним в его снах, и о коридорах, которые никогда не
кончаются, но лишь замыкаются сами на себя.
— Тогда вы поймете меня. Когда я был тинэйджером, мне снился
определенный процент эротических сновидений, как «мокрых», так и «сухих», но
иногда среди них попадались сны, в которых девушка, с которой я был,
превращалась в жабу, змею или даже разлагающийся труп. Когда я стал старше, мне
начали сниться сны о неудачах, распаде, самоубийстве, сны о кошмарных
несчастных случаях, приводивших к смерти. Чаще всего мне снилось, как меня
медленно раздавливает в лепешку подъемник на заправочной станции. Все это, наверное,
лишь вариации на тему сна о тролле. Но я верю в то, что такие сны играют роль
обычного психологического рвотного, и люди, которым они снятся, скорее
благословенны, чем прокляты.
— Когда это снится, то не накапливается внутри.
— Совершенно верно. Существует столько гипотез о роли снов,
и гипотеза Фрейда пользуется наибольшей, но несколько скандальной известностью,
но я всегда считал, что они выполняют обычную гигиеническую функцию, и не более
того. Сны отражают потребность души в регулярной разгрузке. И люди, которые не
видят снов — или не могут вспомнить их, когда проснутся — страдают своего рода
умственным запором. В конце концов единственная практическая компенсация за
приснившийся кошмар — это то чувство, которое мы испытываем, когда просыпаемся и
понимаем, что это был только сон.
Стью улыбнулся.
— Но недавно мне стал сниться чрезвычайно отвратительной
сон. Он не похож ни на один из прежде виденных мною снов, но каким-то
непостижимым образом он напоминает их все. Как будто… Как будто это сумма всех
кошмарных снов. Когда я просыпаюсь, у меня появляется нехорошее чувство, что
это был вовсе не сон, а скорее видение. Я знаю, что звучит это все, наверное,
как бред сумасшедшего.
— О чем он?
