Улыбка исчезла с лица Каритаса.
— Мистер Шэнноу, мальчиком я читал старинную легенду о жрице по имени Кассандра. Она была взыскана даром пророчества и всегда говорила правду. Но, кроме того, она была проклята — ей никто не верил.
— Прошу прощения, мой друг. Мои слова были необдуманными и грубыми.
— Ничего, мистер Шэнноу, не пойти ли нам дальше?
Они продолжили прогулку в молчании, которое тяготило Шэнноу.
День выдался жаркий, в голубом небе сияло солнце, и лишь изредка плывущее облако приносило тень и прохладу. Давно уже Шэнноу не чувствовал себя таким сильным. Каритас остановился возле кучи камней и поднял кругляш величиной с кулак.
— Возьмите его в левую руку, — приказал он.
Шэнноу повиновался.
— Несите его, пока мы не закончим этот круг.
— Столько мне его не пронести, — возразил Шэнноу.
— Узнать это мы можем, только если вы попытаетесь, — резко сказал Каритас.
Они пошли дальше, и через несколько шагов левая рука Шэнноу начала дрожать. На лбу выступил пот, а на семнадцатом шаге кругляш выпал из его затекших пальцев. Каритас поднял палку и вонзил ее в землю.
— Ваша первая веха, мистер Шэнноу. — Завтра вы пронесете камень дальше.
Шэнноу растирал онемевшую руку.
— Я рассердил вас, — сказал он.
Каритас повернулся к нему, сверкнув глазами.
— Совершенно верно, мистер Шэнноу. Я прожил слишком долго и видел слишком много — вы понятия не имеете, как оскорбительно замечать, что тебе не верят. И я скажу вам еще кое‑что, чего вы не сумеете ни понять, ни представить себе: я был специалистом по компьютерам и писал книги о программировании. Таким образом среди всех живущих в мире я величайший автор и эксперт в области, которая тут и сейчас до непристойности бесполезна. Я жил в мире алчности, насилия, похоти и террора. Этот мир погиб. Но что я вижу вокруг себя теперь? Точно то же, только, к счастью, в гораздо меньшем масштабе. Ваше недоверие ранит меня больше, чем я способен выразить.
— Так начнемте заново, Каритас, — сказал Шэнноу, опуская ладонь на плечо старика. — Вы мой друг, я доверяю вам и клянусь считать правдой, что бы вы мне ни говорили.
— Благородный жест, мистер Шэнноу. Его достаточно.
— Так расскажите, чем опасен восток.
— Вечером мы сядем у огня и потолкуем, но сейчас меня ждут дела. Еще дважды обойдите поселок, мистер Шэнноу, а когда увидите свою хижину, постарайтесь вернуться в нее бегом.
Едва старик удалился, как к Шэнноу, отводя глаза, подошла Куропет.
— Вы себя лучше чувствуете, Громобой?
— С каждым днем лучше, госпожа.
— Принести вам воды?
— Нет. Каритас говорит, что я должен ходить и бегать.
— Можно я похожу с вами?
Шэнноу взглянул на нее и увидел, что она залилась румянцем.
— Ну конечно. Я буду очень рад.
Она была выше ростом, чем большинство женщин в поселке. Темные волосы поблескивали, точно смазанные маслом. Она была по‑юному длинноногой. Ее движения отличала грация и невинная чувственность.
— Как давно вы знаете Каритаса? — спросил он просто, чтобы завязать разговор.
— Он всегда был с нами. Дедушка рассказывал, как Каритас учил его охотиться, когда дедушка был еще мальчиком.
Шэнноу остановился.
— Ваш дедушка? Но в то время Каритас должен был быть гораздо моложе.
— Каритас всегда был старым. Он бог. Дедушка говорил, что он учил охотиться еще его дедушку. Когда учит Каритас, это великая честь.
— Но, может быть, это были другие Каритасы? — предположил Шэнноу.
— Может быть, — согласилась Куропет. — Скажите мне, Владыка Громобой, вам дозволено иметь женщин?
— Дозволено? — повторил Шэнноу, краснея. — Нет, это не разрешено.
— Очень печально, — сказала Куропет.
— Да.
— Вас за что‑то покарали?
— Нет. Но, видите ли, я женат. У меня есть жена.
— Одна?
— Да.
— Но ведь ее здесь нет.
— Да.
— А я здесь.
— Я это очень хорошо знаю. И благодарю вас за вашу… доброту, — после долгой паузы, наконец, сказал Шэнноу. — Извините меня. Я очень устал. Лучше мне прилечь.
— Но вы же еще не бегали!
— В другой раз. — Шэнноу вошел в хижину и сел. Он чувствовал себя глупо, и все‑таки ему было приятно. Он вынул пистолеты из седельных сумок и вычистил их, проверяя каждую капсюлю, прежде чем вернуть ее на место. Самые надежные пистолеты, из каких ему доводилось стрелять! Осечки случались не чаще, чем на двадцать выстрелов. Хорошо уравновешены и достаточно меткие, если правильно учитывать отдачу левого. Он пересчитал оставшиеся капсюли. Сто семьдесят. Запаса гремучей смеси у него хватит еще на триста пятьдесят. Черного пороха тоже достаточно.
Когда он укладывал пистолеты назад в сумки, вошел Каритас.
— У черного пороха неплохая метательная сила, — заметил старик, — но сгорает он далеко не целиком. Вот почему от него столько дыма.
— Порох для себя я изготовляю сам, — сказал Шэнноу, — но селитру найти очень трудно. А серы и древесного угля хоть отбавляй!
— Как вы себя чувствуете?
— Сегодня получше. Завтра начну бегать.
— Куропет рассказала мне о вашем разговоре. Вам трудно разговаривать с женщинами?
— Да, — признался Шэнноу.
— Так научитесь забывать, что они — женщины.
— Это очень трудно. Куропет неотразимо привлекательна.
— Вам следовало бы принять ее предложение.
— Прелюбодеяние — грех, Каритас. А у меня и так достаточно грехов.
Каритас пожал плечами.
— Не стану вас разубеждать. Вы спрашивали про восток и опасности там. Как ни странно, тут большая роль принадлежит Библии.
— Там обитает какое‑нибудь религиозное племя?
— Вот именно… хотя их взгляды диаметрально противоположны вашим, мистер Шэнноу. Они называют себя Исчадиями Ада и утверждают, что поскольку Армагеддон — сбывшаяся реальность, а нового Иерусалима нет, значит, Люцифер одержал победу над Иеговой. И поклоняются ему, как Владыке мира.
— Мерзость! — прошептал Шэнноу.
— Они исповедуют культ Молоха и предают первенцев огню. В их храмах совершаются человеческие жертвоприношения, и обряды их поистине неописуемы. Те, кто не принадлежит к их племени, считаются врагами и либо обращаются в рабство, либо сжигаются заживо. У них к тому же есть пистолеты и ружья, мистер Шэнноу. И они заново изобрели патрон с гильзой без закраины.
