— День добрый, господа, — сказал он. — Вы, полагаю, Шэнноу?
— Да. А это Бетик.
— Рад вас видеть. Меня зовут Льюис, Йонофан Льюис. Меня послали проводить вас.
— Куда бы это? — осведомился Бетик.
— В Ковчег.
— Вы один из Хранителей? — задал Бетик ненужный вопрос.
— Совершенно верно.
— Арчер умер, — сказал Шэнноу, — но ведь вам, конечно, это известно.
— Да, мистер Шэнноу. Но вы облегчили его кончину, и мы вам благодарны. Он был прекрасный человек.
— Вижу, вы вооружены, — заметил Бетик, указывая на кобуру с клапаном, свисавшую с пояса Льюиса.
— Да. Сэмюэль не считал нужным… — договаривать ему не требовалось. — Так едем?
Через два часа они следом за Льюисом свернули в широкий каньон с обрывами из черного базальта.
Впереди маячил еще один разрушенный город, гораздо больше того, в котором они повстречали Арчеpa. Но дыхание у Шэнноу перехватило по другой причине. В пятистах футах над мраморными развалинами лежал золотистый корабль, сверкая в последних лучах заката.
— Это истинный Ковчег? — прошептал он.
— Нет, мистер Шэнноу, — ответил Льюис, — хотя многие думают именно так. И обычно мы не разочаровываем их.
Они въехали в развалины и по заросшей сорняками булыжной улице добрались до подножия горы. Там Льюис спешился, сделав знак Шэнноу и Бетику последовать его примеру. Свою лошадь он подвел к скале и, остановившись, повернул вделанную в нее небольшую ручку. Кусок стены сдвинулся, открыв прямоугольный проем семи футов высотой и двенадцати футов шириной. Льюис вошел, а за ним вошли Шэнноу и Бетик, ведя лошадей на поводу. Внутри туннеля ждали двое мужчин. Они забрали лошадей, а Льюис подвел Иерусалимца и исчадие к стальной двери, которая скользнула в сторону, открыв чулан шириной четыре на четыре фута и высотой в семь. Когда все трое вошли, дверь с легким шорохом закрылась.
— Двенадцатый ярус, — сказал Льюис, и чулан задрожал.
— Что тут происходит? — с тревогой спросил Бетик.
— Погодите, Бетик. Все будет хорошо.
Дверь снова отворилась, но теперь за ней был ярко освещенный коридор. Шэнноу вышел из чулана. Тут было светлее, чем днем, хотя он не увидел ни единого окна. Зато повсюду на стенах горели какие‑то трубки. Шэнноу дотянулся до одной. На ощупь она оказалась чуть теплой.
— У вас должно быть много камней, чтобы творить столько магии.
— Совершенно верно, мистер Шэнноу, следуйте за мной.
Перед ними отворилась еще одна дверь, и они вошли в круглую комнату, центр которой занимал белый стол в форме полумесяца. За ним сидел седовласый мужчина. Улыбнувшись, он поднялся им навстречу. Рост больше шести с половиной футов, золотистая кожа, глаза раскосые и темные. Длинные волосы падали на плечи, как львиная грива.
Льюис поклонился.
— Владыка Саренто, те, с кем вы желали познакомиться.
Саренто обогнул стол и подошел к Шэнноу.
— Добро пожаловать, друзья мои. За мои грехи я здешний вождь, и чрезвычайно рад нашей встрече. Льюис, кресла для моих гостей!
Когда Бетик и Шэнноу сели, Льюис был отправлен за вином, и Саренто, прислоняясь к столу, сказал:
— Вы редкостный человек, мистер Шэнноу. Я уже не первый год слежу за вашими подвигами. Наведение порядка в Ольоне, поимка разбойника Гарета, нападение на исчадий Ада и вот теперь — освобождение Замка‑на‑Руднике. Неужели вас ничто не может остановить?
— На моей стороне была удача.
— Удача благоприятствует ролиндам, мистер Шэнноу. Вам знакомо это слово?
— Если не ошибаюсь, я слышал его от Арчера.
— Да, милый Сэмюэль… Не могу выразить, как меня удручает его смерть! Мудрость Хранителей своими пополнениями обязана ему более, чем кому‑либо еще. Но я говорил о ролиндах. Атланты были поразительным народом. Они овладели тайнами, которые продолжали ставить в тупик наших мудрецов спустя восемь тысяч лет. Они были отцами магии и умели развивать заложенные в людях дарования. Одни исцеляли, другие заставляли растения расти, третьи умели учить. Однако ролинды были особенными и среди них, потому что им улыбалась удача. Они носили ее с собой, как талисман — их богиню, которая вступалась за них в нужную минуту. А ролиндам‑воинам такие минуты выпадали постоянно. Воинам, подобным вам, мистер Шэнноу. Способным услышать, как в грозу к ним подкрадывается осторожный убийца. Атланты верили, что это дарование неотъемлемо от доблести. Возможно, и так. Но как бы то ни было, у вас это дарование есть, мистер Шэнноу.
Вернулся Льюис, подал каждому по кубку с белым вином, кувшин поставил на стол и удалился.
— У вас тут огромная сила, — сказал Шэнноу.
— Совершенно справедливо. Силу приносят знания, а мы храним секреты былого мира.
— Кроме того, у вас есть Камни.
— К чему вы клоните?
— Обладая подобной силой, почему вы не остановите исчадий Ада?
— Мы воздерживаемся от вмешательства, мистер Шэнноу, хотя и пытались направлять этот мир по верному пути более чем триста лет. Люди вроде Пресвитера Джона Тейбарда и того, кого вы называли Каритасом, были посланы отсюда наставлять обитателей этого континента, вести их к пониманию того, что они такое и откуда взялись. У меня нет войска, а и было бы, так у меня нет полученного от Бога права менять судьбу исчадий Ада. С другой стороны, силы настолько неравны, что я готов помочь вам.
— Каким образом?
— Я могу дать вам оружие для Даниила Кейда.
— Как это поможет мне убить Аваддона?
— Это поможет вам достичь большего. Это поможет вам победить его!
Шэнноу посмотрел в темные глаза Саренто и ничего не сказал.
— Какое оружие? — спросил Бетик.
Саренто отдал распоряжение. В дальней стене открылась почти невидимая дверь. За ней оказался тир. В самом конце первого ряда стояло чучело в одежде исчадия. Саренто вошел в тир, взял черное несуразное оружие длиной почти в три фута и вручил его Бетику.
— Взведите затвор слева и прицельтесь. Только держите его покрепче: оно может устроить вам сюрприз.
Бетик взвел затвор и нажал на спусковой крючок. Их оглушил громовой раскат, и чучело исчезло — его верхняя половина превратилась в кашу. Бетик осторожно положил оружие на стойку.
— Пятьсот пуль в минуту с начальной скоростью три тысячи миль в час, — сказал Саренто. — Пусть хотя бы одна пуля попадет человеку в ногу выше колена, и он погибнет от мгновенной потери крови. Их хватит десяти, чтобы уничтожить целое войско, а я дам вам пятьдесят.
— Я подумаю, — сказал Шэнноу.
