Я с Игорем. Мы встречаемся, как школьники: видимся вечерами, гуляем, держимся за руки. Он не торопит, не давит, даже не пытается говорить о нас и будущем. Мы просто гуляем в полной тишине, изредка делясь друг с другом рассказами, как прошел день. Мы даже не целуемся, потому что его развод до сих пор в подвешенном состоянии, и мы решили, что до дня, когда их с Юлей официально разведут, нам хватит просто вот этого: возможности быть друг для друга друзьями. Чуть больше, чем друзьями.
И мне… никак. Мне просто ровно. Нечему болеть, нечему выздоравливать, нечему любить. Я пытаюсь вспомнить нас прошлых, те дни, когда у меня дрожало сердце на электропроводах, потому что он был рядом — и я слышала его голос. Игорь смотрит на меня так жадно, что мне порой не по себе от того, что во мне пока ничего не екает. Умом мы оба понимаем, что после пережитого ядерного удара должно пройти время, чтобы почва восстановилась и смогла дать жизнь хоть слабой травинке, но каждый раз, когда он украдкой поглядывает в мою сторону, я чувствую его боль. И ненавижу себя за то, что нуждаюсь в нем слишком сильно, чтобы отпустить и не мучить.
Моя жизнь стала слишком сложной, потому что я до сих пор люблю человека, который никогда не любил меня, а тот, кому я нужна — больно колется о мои шипы.
Днем у меня штиль: я работаю, переписываюсь с Игорем. Вечер мы проводим время вместе. Ночью я снова плачу в подушку.
Зацикленный круг, из которого необходимо вырваться, чтобы не сойти с ума.
Поэтому я хватаюсь за последнюю соломинку — за предложение, от которого не отказалась бы ни одна нормальная женщина, и которое, надеюсь, станет для меня лекарством от душевных ран.
— Здесь уютно, — говорю я, когда Лука отодвигает кресло, чтобы помочь мне сесть. Несмотря на то, что на набережной гуляет холодный ветер, он выбирает самый тихий угол. — Спасибо, что нашли время встретиться.
— Я говорил, что заинтересован в вас, как в сотруднике, Евгения, — без пафоса отвечает он, и, когда я беру планшетку меню, добавляет: — Я уже заказал на двоих.
Тон этой фразы и ее подтекст — все, что стоит знать об этом мужчине.
Он не давит, но он ведет. Весь разговор, его детали, тонкости, острые углы и виражи — Лука ведет. Я не чувствую себя заложницей «властного босса», скорее куклой, которую умело дергают за ниточки, давая ровно столько личной свободы, чтобы она не ощущала зависимости от хозяйской прихоти. Но при всем этом мне… комфортно. Я слышала, что так бывает с некоторыми видами психических расстройств, когда связанные накрепко люди внезапно успокаиваются и чувствуют себя в безопасности. Потому что хоть изредка им можно перестать пытаться жить по правилам своего сломанного мира, а вместо этого позволить кому-то более умному и сильному решать за них.
— Все хорошо? — Лука, наконец, делает паузу в нашем диалоге о работе, который на самом деле скорее монолог, изредка разбавленный моими кивками и короткими согласными ответами.
— Почему вы думаете, что что-то не в порядке? — Я нарочно не тянусь за бокалом, потому что почти наверняка меня выдадут дрожащие руки. Я знаю, на что подписываюсь, знаю, что после моего окончательного согласия этот Мефистофель подсунет пергамент и серебряную иглу, чтобы я проколола палец и подписалась кровью. Такие деньги и такие возможности не дают за просто так. Это всегда сделка за душу — ни больше ни меньше.
— Потому что в прошлый раз вы сопротивлялись, а сейчас, кажется, готовы подписаться даже под добровольным рабством.
Я совершаю большую ошибку, позволив себе взглянуть ему в глаза. Еще мгновение пытаюсь сопротивляться, но он уже словил меня и запросто считывает информацию словно не человек, а андроид, и в сетчатку его глаза вживлен сканер человеческих души. Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько морально обнаженной, и, несмотря на то, что Лука весьма цинично озвучивает очень личные вещи, именно сейчас он словно окончательно срывает с меня все до последней тряпки, оставив совершенно голой.
Непроизвольно тянусь чтобы обнять себя за плечи и тут же вспоминаю, что этот жест выдаст мою неуверенность.
Поздно. Мужчина встает из-за стола, расслабленно-ленивым жестом снимает пиджак и так же расслабленно, словно подобное в порядке вещей и включено в «меню собеседования», набрасывает его мне на плечи.
— Прогуляемся, Евгения. — Еще один пункт заказа, который он не считает нужным обсудить.
Еще одна степень затягивания моей смирительной рубашки.
Мы выходим на залитый солнцем проспект и какое-то время просто медленно идем в полной тишине. Не знаю, чувствует ли мой спутник, но я благодарна за эту паузу и возможность собрать и рассортировать мысли.
— Буду с вами откровенен, Евгения. — Тон его голоса меняется с делового на более личный. Не знаю, возможно ли описать словами эти изменения, но если подобрать наиболее близкую аналогию, то это словно на ходу перепрыгнуть из спортивного болида на комфортное заднее сиденье представительского седана. Здесь даже можно рассмотреть вид из окна, и рев двигателя не режет нервы, но за рулем сидит Джокер, и одному богу известно, что взбредет ему в голову.
— Обычно я не лезу в личную жизнь моих сотрудников, — начинает Лука — и я понимаю, что самое важное собеседование начинается именно сейчас. Потому что обсуждение моих профессиональных качеств было лишь данью: наверняка его персонал раскопал обо мне все, что только можно, чтобы оценить уровень моей компетентности. Пусть это прозвучит тщеславно, но, если бы я не была нужна ему со всеми своим потенциалом, вряд ли Лука стал бы держать место так долго. — Но это правило не распространяется на женщин и на людей, которым я собираюсь доверить одну из стратегически значимых отраслей.
— Я понимаю, — киваю в ответ и на этот раз получаю порцию говорящего «я еще не закончил» взгляда.
— Мне нужен не просто человек с кристально чистой репутацией, но еще и, в некоторой степени, «родня». Человек, на которого я смогу положиться, как на себя самого, потому что — буду откровенен — у меня не будет возможности пристально и часто контролировать вашу работу. Хоть, конечно, все мои сотрудники сидят на коротком поводке.
— Что вы хотите знать?
— Могу ли я полностью на вас положиться?
— Разве мы не обсудили это за столом?
Лука придерживает меня за локоть, и я по инерции разворачиваюсь к нему лицом.
Меня внезапно пугает его близость. Так сильно, что инстинктивно пытаюсь освободить руку, но он лишь сильнее сжимает пальцы и выразительно вскидывает бровь.
— Мне не нужны сотрудники с душевными травмами, Евгения, потому что даже уникумы вроде вас, всего лишь люди, а мне нужен профессионал.
— Боюсь, в двадцать первом веке еще не придумали способ для ампутации сердца. Поэтому, Лука, я действительно всего лишь человек.
