Даже слова сказать не успеваю, а он уже тянет руку с печеньем к моему рту.
Я беру его на руки: всего сразу, целиком. Прижимаю к себе: накрепко, намертво.
Теплого. Пахнущего так… странно.
Моего.
— Его зовут Хельг, — поджимает губы Женя.
— Знаю, — отвечаю я.
Я долго искал смысл жизни. Пытался забыться в работе, потеряться в женщинах, закопаться в благосостоянии и материальной независимости.
Но оказалось, что у смысла моей жизни вкус детского печенья, которое Хельг настырно заталкивает мне в рот. И я смеюсь. Чтобы не завыть.
Наверное, я все-таки сделал что-то хорошее в жизни, раз теперь у меня есть вот этот пацан: не толстый и мягкий, как часто бывает у оголтелых мамаш, а в меру упитанный, с тугими щеками и порядком настырный, раз за минуту все печенье оказывается у меня во рту. Хельг смотрит на меня с вполне осмысленным ожиданием, ждет, когда начну жевать. Видимо, отдал что-то прямо дорогое, что был не прочь слопать сам.
— Откуда ты… — Женя не заканчивает фразу — снова поджимает губы, секунду теребит край волос и улыбается, когда сын, не слезая с моих рук, тянет к ней ладонь. — Узнал про Хельга.
— Твой инстаграм.
Это так тупо — узнать о ребенке из социальной сети, но весь абсурд ситуации понимаю только когда фраза озвучена. Наверное, мне бы полагалось чувствовать раскаяние, что не посмотрел туда раньше, не оглянулся в прошлое, но я понятия не имел, что все так обернется. Не было ни единого повода думать, что я мог оставить Женю одну с моим ребенком. Но говорить об этом теперь — еще большая глупость, чем узнать о сыне из сети.
— Нам нужно поговорить, Жень.
Она вскидывается, смотрит на меня распахнутыми зелеными глазами, словно я громко ругнулся. А ведь просто назвал ее по имени. И это короткое слово странно режет язык, как будто не имею права сокращать ее мужское грубоватое имя вот так, до какого-то почти личного, домашнего.
— Ты хочешь видеться с сыном? — Женя сама озвучивает тему разговора. — Или для начала тест ДНК?
Звучит, как пощечина. Даже кривлюсь от зудящей фантомной боли, но не лезу в бутылку.
— У него на лице написано, что он мой. И сроки совпадают.
— А как же «все женщины врут»? — Звучит с горечью. Не в обиду мне, скорее — упрек моему прошлому.
Мне и самому порой хочется отыскать волшебный ластик и стереть целые дни, а лучше недели и месяцы, которыми совсем не горжусь. Взять жесткий простой карандаш и в один штрих вычеркнуть пустые знакомства, случайный трах, безмозглых баб. Да много чего. Жаль, что весь этот багаж придется тащить на себе до самой могилы.
— Ты — не все женщины.
Она сглатывает, сует руки в карманы комбинезона и отступает на несколько шагов.
Это — ее слова. Ее вечная мантра: «Я — не все». Как же меня порой злили эти слова, как будто, при всей своей простоте, в ней сидела маленькая королева на троне, лишенная слабостей и пороков обычных смертных женщин.
А сейчас смотрю и с какой-то злой иронией понимаю — правда, не такая, как все. Даже не такая, как два года назад.
И вопрос, почему не сказала о сыне, больше не имеет смыла, потому что ответ написан у нее на лице, в маленьких лучиках морщинок в уголках глаз, в жесткой линии губ, когда Женя собирает их в натянутую улыбку.
Она хотела ребенка для себя. Не для меня. Не чтобы заарканить вечного Холостяка и не ради обеспечения надежного финансового тыла, потому что, каким бы раздолбаем по жизни я ни был, для своего сына сделал бы больше, чем все.
И из-за моего «прощай».
Еще одна хрень, которую мне бы хотелось вычеркнуть.
Даже странно: два года я почти не думал о ней, а теперь как-то разом все наваливается снежным комом, словно карма уронила на голову толстый альбом с фотографиями прошлого, и они врезаются в меня острыми гранями, просачиваясь под кожу вместе с пылью воспоминаний.
— Артем, это не мой дом. Будет лучше, если его хозяин не застанет тебя здесь.
Значит, не ее. Проводит выходные с обеспеченным мужиком, о котором ни словом нигде не обмолвилась? Я пытаюсь еще раз найти кольцо у нее на пальце, но Женя держит руки в карманах. И, кажется, я слишком очевиден в своих предположениях, потому что она поясняет:
— Я как раз развожусь. С Игорем. Но… у меня другой мужчина. — Улыбается, качает головой. — В общем, все очень сложно.
— Ты все-таки вышла замуж за того мягкотелого любителя связываться с несчастными женщинами?
Женя выразительно пожимает плечами, и мне остается только заткнуться, пока снова не ляпнул какую-то херню.
Нетрудно догадаться, от какого несчастья ее спасал Сверкающий рыцарь.
Я должен отдать Жене сына. И, конечно, так не бывает, чтобы мне вдруг было от этого больно, но боль — именно то, что рвет меня на куски, когда Хельг перебирается к матери на руки. И я стою совсем один в чужом доме, рядом с чужой женщиной и собственным ребенком, которого по всем законам человеческих отношении не имею права называть «сыном». Хоть я и не бросал его.
— У меня будет время на следующей неделе, — уж совсем спокойно говорит Женя. — Позвони мне. Нам правда о многом нужно поговорить.
— Даже не дашь номер? — зачем-то посмеиваюсь я, хоть он уже есть в моем телефоне.
А в ответ получаю сказанные мной же когда-то слова:
— Ты знаешь, кто я, остальное найдешь. Так это, кажется, работает.
— Я бы никогда не ушел, если бы ты сказала, — бросаю через плечо, когда иду к двери.
Жду, что сейчас меня окатит потоком ругани и упреков. Так делают все женщины — в моей жизни не было исключений. Вернее, одно было, и я сказал ей, что она меня душит. И ушел, потому что ветер не может сидеть на поводке, потому что таким он стал не от хорошей жизни, а потому что задолбался раз за разом ошибаться и связываться не с теми женщинами.
Нарочно задерживаю руку, прежде чем толкнуть дверь.
Неужели промолчит?
— Я знаю, — наконец, говорит она.
«А я тебя нет. И не знал никогда».
Глава шестьдесят седьмая: VIP
Мне приходится ненадолго вернуться в офис, потому что Анжела рвет и мечет, и требует мою подпись на важных документах.
Приезжаю в офис, где уже аврал, потому что здесь, в мире куда больших денег, чем сфера медиа, совсем другая обстановка и другие законы. Здесь все грызутся, как пауки в банке, а я — предводитель всего этого оправданного каннибализма, самый большой и беспощадный убийца.
Я торчу в офисе несколько часов, а потом, когда все расходятся, Анжела просит меня задержаться. Судя по выражению ее лица, меня ждет выволочка, каких давно не случалось. Навскидку даже не представляю, где мог так проштрафиться.
