Уехал так быстро, как мог, потому что просто плюнул бы на все и снова пошел к сыну.
Но даже сейчас, когда между нами час езды на машине, я чувствую себя намертво привязанным к Хельгу. Как будто сюда, в шикарные апартаменты с видом на Фонтанку, приехала только моя тень, пустая оболочка с дырками в голове, а плоть, кровь и душа остались там, с мальчишкой, у которого мои даже родинки.
Что я буду делать, если Женя включит «обиженку» и запретит мне видеться с ним?
В голове мелькает картина из тупого американского блокбастера, где я в роли отца похищаю сына у его обозленной мамаши. Вышвыриваю эту ересь из головы. Если бы Женя была такой, она бы уже вылила на меня ушат помоев.
Проблема в том, что я не знаю, кто она теперь.
Женщина, которую читал, как открытую книгу и изучил вдоль и поперек, за два года превратилась в гигантский знак вопроса, к которому мне не подступиться. И ситуация, хоть убейся, не укладывается в Прокрустово ложе.
Мне не сделать удобно для себя.
Я снова, как кучу лет назад, зависим от чужого решения.
В понедельник я звоню Жене после обеда, в районе трех.
Она не отвечает.
И на следующий звонок через час — тоже.
Я просто злюсь. Не бросаюсь на людей, не рычу и даже не хочу снова надраться. Просто горю внутри, плавлюсь от мерзкого желания откопать ее адрес и…
Хуй его знает, что я буду делать после «и».
Ближе к шести телефон взрывается входящим звонком, но это неизвестный номер. Догадываюсь, что Светка снова пошла по проторенной дорожке работающего сценария, но на всякий случай все равно отвечаю: в конце концов, у Жени может быть еще один номер, личный, другой, тот, по которому она звонит людям вроде меня.
Но чуда не случается: Светка кричит с соплями и слезами пополам. Я посылаю ее и выключаюсь. Блокирую. Этот номер и следующий, который она пускает в ход уже утром, хоть обычно выдерживала паузу минимум в пару дней.
Противен сам себе, что дергаюсь на каждый звонок.
Но это снова не Женя. И опять не она.
Только ближе к ночи, около десяти, когда я всерьез раздумываю над тем, чтобы отыскать ее адрес, она, наконец, набирает мой номер.
В трубке на заднем фоне хорошо слышен детский смех и приглушенный мужской голос.
Блядь.
— Прости, я была очень занята на работе, — после короткого и сухого «привет» говорит Женя. — Есть дела, которые нужно делать прямо сейчас и даже ночью.
— Я… — «Я злой, потому что ты могла просто написать пару слов, а не мариновать меня, отыгрываясь за прошлые обиды». — Все нормально, я так и думал, что работаешь. Кажется, твое стремление сделать карьеру, наконец, нашло выход.
— В пятницу у меня будет время около шести. — Она нарочно обходит мои попытки сгладить наш разговор. Мне не по себе быть с ней вот так: словно мы через стол, через толстое стекло, каждый в своей коробке. — В «Мандарине», в шесть тридцать. Подойдет?
Это — на другом конце города, но ради Хельга я бы поехал на Эверест. Даже пошел. Пешком.
— Подойдет. — Я принимаю ее условия.
— До свидания, Артем.
Я отодвигаю телефон от уха и несколько минут смотрю на погасший экран.
Пара предложений — и снова дни ожидания. Ни намека на то, что мне готовит эта встреча.
До пятницы я тону в работе: нарочно цепляю на ноги здоровенную гирю, чтобы уйти на самое дно, захлебнуться в цифрах и расчетах, похоронить себя за договорами и деловыми встречами.
Блокирую Светку.
Снова блокирую Светку.
А когда она приезжает ко мне в четверг вечером, просто не открываю дверь.
В «Мандарин» я приезжаю за полчаса до назначенного времени. Заказываю кофе, как Женя пила в тот день, когда снова вернулась в мою жизнь. Официант внимательно выслушивать пожелания, немного морщится в ответ на просьбу добавить в кофе пару ломтиков свежего имбиря, но обещает все сделать в лучшем виде.
Женя не опаздывает, хоть я уже настроился получить от нее очередной «щелчок по носу».
Снова в темном костюме и дорогих запонках, снова с «Ролексом» на запястье.
Ей идет эта прическа: белый ворох волос рваными гранями по щекам и челюсти, словно созданная хаосом гармония. И дымка незаметного макияжа, как всегда — только акценты. И когда я начинаю думать, что отыскал в ней эхо прошлого, взгляд падает на кроваво-красный мазок губ.
Ни хрена я ее не знаю.
Бессмысленно делать комплимент ее прическе и внешнему виду — она теперь Черный пиджак. Она знает, что ей это идет и умеет это носить, не втягивая голову в плечи, не стесняясь такого глубокого декольте пиджака, чтобы ни у кого не осталось сомнений — он надет на голое тело.
— Хороший дресс-код, — не могу удержаться от ремарки.
Она следит за моим взглядом в области ложбинки, где у нее лежит кулон в форме ключа. Но не пытается прикрыться, не краснеет и просто улыбается в ответ.
— Хельг испортил блузку.
— Он с тобой? — Я скрещиваю ноги под столом. Детская привычка, когда мне очень хотелось сбежать со скучных уроков, а вместо этого приходилось корчить примерного ученика.
Женя как будто собирается ответить, но потом раздумывает. Немного удивленно смотрит на принесенный кофе, делает глоток и отодвигает чашку.
— Спасибо, Холостяк.
— Даже не по имени? Что так?
— Не ерничай, — спокойно просит она. — Я не собираюсь на тебя нападать. Ты зря защищаешься.
— Просто не думал, что с моим именем все так сложно… Одиночка.
Она убирает прядь за ухо — знакомый и совершенно незнакомый жест. Смотрит прям мне в глаза, улыбается до проклятых ямочек на щеках и говорит голосом абсолютно счастливой женщины:
— Больше нет. Спасибо, что вылечил меня от одиночества, Холостяк. Я правда благодарна тебе за это.
Я чертовски долго пытаюсь проглотить вязкий ком в горле.
Она пришла «на свидание» не с упреками и скандалами. Без короны женщины, которая может отомстить «свинье бывшему». Она не нервничает и не дергается, не суетится, только… улыбается.
— Будь отцом Хельгу, если хочешь — я не против. Нам нужно будет решить, когда ты сможешь его навещать: пока на моей территории, но я буду оставлять вас одних. Потом сможешь брать его на день или два. Тебя это устроит?
— Жень… — Что я снова несу? — Я хочу, чтобы у него была моя фамилия.
Давай, закричи, возмутись, окати меня злым смехом.
Оживи, наконец!
