— Нужно поставить цветы в воду, — бормочу я.
— Хорошая попытка, — подмигивает он.
— Красивый букет… — все еще пытаюсь я.
— Если он так тебе дорог, то лучше убери-ка его подальше. В безопасное место.
Не знаю, как у него это получается, но я послушно кладу цветы на стойку.
Сглатываю и поглубже втягиваю руки в рукава.
Бармаглот внимательно следит за каждым моим движением, и выражение «держит руку на пульсе» — как нельзя лучше подходит к выражению его лица.
— Ты до сих пор не наигралась, Зай? — Еще один шаг ко мне. — Мало?
— Прости, — невнятно бормочу в ответ.
Если он подойдет достаточно близко, чтобы я могла хотя бы протянуть руку…
Мы оба понимаем, чем все закончится.
— Бармаглот, секс — не лучший способ помириться, — пытаюсь быть умной и взрослой.
— Помириться? Помириться, блядь?!
В следующую секунду меня словно сносит стенобитным орудием, приколачивает к стене.
Я даже пошевелиться не могу, потому что одной рукой Марик крепко сжимает пальцы у меня на щеках, а другую, как тиски, держит на бедре.
От него снова пахнет… Да чтоб он сдох, так выносить мне мозг несочетаемыми со шмотками ароматами!
Кожа, пьяный ром, переложенные льдом свежие лаймы.
Под видок а-ля «Дон Карлеоне негодует».
— Скажи мне, Зай, ты в край охуела?! — Это сказано громки шепотом, но у меня реально закладывает уши. — Снова берега потеряла? Правда думаешь, что можно вилять задом перед мужиком, которому ты уже на хер не впала, и он все равно поведется на твои выкрутасы?
— Но ведь… это ты… — Провожу языком по слипшимся от волнения губам.
— Тебе было недостаточно увиденного, чтобы понять — в эти игры я с тобой больше не играю? Или, блядь, заебывает, что мужик может просто так уйти, жить, трахать другую телку и больше не пускать слюни на твою жопу и сиськи?!
Жмурюсь, чувствуя, как от приступа паники в легких заканчивается воздух.
Распахиваю губы, чтобы сделать жадный глоток, но это явно плохая идея, потому что вместе с кислородом глотаю и этот запах, от которого жжет в горле, словно мы и правда… как тогда… когда я становилась перед ним на колени и…
Все это плохо кончится.
— Мне кажется… — Пытаюсь хвататься хотя бы за ту реальность, в которой мы сначала должны поговорить, а уже потом — вот эти игры с тестостероном и предвкушением жесткого секса. — Нам сначала нужно поговорить.
Вместо ответа он чуть сильнее сжимает пальцы на моих щеках, и я непроизвольно становлюсь на цыпочки, чтобы так адски не тянула шея, смотреть на этого великана со своего карликового роста.
Серебряные глаза прищуриваются до размера двух тонких зловещих полос.
— Ну хорошо, Зай, говори.
Это точно издевательство, потому что пока он так близко и пока полностью контролирует мое лицо, максимум, на что я способна — не выпрыгнуть из одежды.
— Хочешь, я тебе помогу? — почти ласково, но это из той оперы, в которой кот будет мурлыкать канарейке перед тем, как сожрать ее со всеми потрохами. — Ты, наверное, хочешь сказать, что все это время пиздец, как скучала. Да?
Да, миллион раз да!
Я киваю.
— И ты поняла, что без меня твоя жизнь стала несколько… пустой и одинокой? — уже вкрадчиво, как будто в самом деле начинает мне верить.
— Да, очень… одинокой, — преодолевая спазм в горле, шепчу в ответ. — Ты… ушел, и не осталось ничего, что делало мою жизнь… настоящей.
Хватка пальцев Бармаглота на моем бедре становится настолько сильной, что я вскрикиваю, уже заранее зная, что там будет синяк, носить который придется не меньше месяца.
Взгляд темнеет, когда я, осмелев для более решительного шага, медленно поднимаю руку и провожу тыльной стороной ладони по его щетинистой щеке. Простое прикосновение жестких колючек к коже, но оно словно ток — проламывает все слои моей защиты, бьет прямо в испуганное сердце. Доза адреналина для этого истерзанного и измученного комка плоти, которое умерло так давно, что врачи успели покинуть операционную, но даже не постарались убрать за собой окровавленные бинты и инструменты.
— Ты нужен мне, — говорю совсем тихо, едва различая скомканные звуки слов. — Я измучилась без тебя, Бармаглотище. Мне без тебя жизнь не жизнь, веришь?
Молчит, упрямо поджимая губы.
Не отталкивает, значит, можно стать смелее?
Еще немного тянусь к нему, кладу обе руки на увитое татуировками запястье.
Выдыхаю, набираясь смелости.
— Мы ведь можем… хотя бы… попробовать все начать заново?
Все еще играет в молчанку.
— Нам же было хорошо вдвоем, Бармаглотище…
— Нам, значит, — как-то не очень ласково повторяет за мной.
Нет-нет, не уходи от меня, не становись снова упрямым непроницаемым и…
Он небрежно стряхивает мои руки, придавливает к стене как тряпичную куколку, толкается бедрами, и я вздрагиваю на выдохе, потому что его очевидный стояк упирается мне в живот.
— Может, хватит уже пиздеть, а?! — снова звереет. — Ты вообще хоть раз думала о ком-то, кроме себя? Допускала сраную мысль, что отношения — это не игры в поддавки, и один, сука, придурок не может тянуть за двоих, пока ты… разбираешься в своих…
Я знаю, что все это кончится очень плохо.
Поэтому, как маленькая, делаю то, что в наших с ним отношениях у меня получалось лучше всего — порывисто обхватываю его шею кольцом рук и слепо, глупо прижимаюсь губами к его губам.
Глава девяносто восьмая: Сумасшедшая
Его губы так и не разжимаются.
Хотя, может это потому, что за прошедшие месяцы я абсолютно разучилась целоваться и перестала быть сексуальной?
В любом случае, Марик с силой отводит мою голову, опуская ладонь мне на шею. Нет, это, конечно, не угроза меня придушить, но предупреждение больше не делать глупостей.
