И, если честно, не хочется до сих пор.
Потому что так я вроде как не одна, но и никоих обязательств ни перед кем у меня нет. И можно даже закрыть один глаз на то, что я забила на принципы и провела ночь в постели женатого мужика, которому обещала, что он до меня дотронется только через документ о разводе.
Кого я обманываю?
— Ничего не было, — хмыкает Бармаглот и прет в мою сторону, на ходу стаскивая кофту. Стряхивает ее с запястий прямо на пол, разминает плечи и плюхается рядом, опираясь на локоть и рассматривая меня своими гадскими серебряными глазами. — Ты была совершенно невменяемая, Заяц. И я, знаешь, не очень горю желанием жарить бесчувственное тело, которое пускает сопли по какому-то ебучему весеннему месяцу. Из твоей жизни снова слился очередной классный мужик? Где ты их только таких находишь.
— На мудачьей фабрике, — зло огрызаюсь я, потому что на это мне нечего возразить.
Получается, что Миллер снова оказался прав. Сказал же, что «малахольный» со мной не справится, хоть по факту, получается, это я не дотянула, чтобы «перебить» вкус Дины.
Я снова еложу во рту, пытаясь избавиться от неприятного привкуса.
Нет, это не после рвоты.
Это вкус внезапно падающей самооценки. А такого со мной не было с восьмого класса, когда мальчик за соседней партой так и не въехал, кто подкинул валентинку ему в дневник.
Стоп, Алиса.
Было бы из-за кого!
Он ведь просто…
— Марк Игоревич, — отодвигаюсь и подтягиваю с собой одеяло, потому что от этого мужика горит, как от печки. — Хватит на меня смотреть, как кот на мышь. Я очень благодарна, что вы не воспользовались ситуацией и не надругались над моим бесчувственным телом, но это не значит, что я пересмотрела…
— Зай, пафос вырубила, — снова рыкает он.
Вот как с ним разговаривать?
Глава двадцать шестая: Бармаглот
— Это все равно ничего не меняет, — сделав «училку на минимум», уже спокойнее говорит Заяц.
Киваю, продолжая откровенно насмехаться над ее попытками сделать вид, что ничего такого не происходит.
— Не верь словам пьяной женщины? — предполагаю вслух — и Заяц энергично кивает.
Еще немного ползет к краю кровати.
Даже не знаю, говорить ей или нет, что дальше уже некуда? Хочу посмотреть, как папина принцесска свалится с трона. Может хоть тогда перестанет делать вид, что я — самый херовый мужик в ее жизни. А по факту — единственный, кому она может позвонить бухая в дым.
Мысли о том, что Зайцу хватило бы ума продолжать меня игнорить, и тогда рядом запросто нарисовалась бы компания долбоебов-любителей. Такие всегда трутся рядом, ищут, где им обломится поиметь то самое «бесчувственное тело».
— Еще раз ты напьешься, Зай, я тебе ремнем жопу исполосую — сидеть месяц не сможешь, — уже вообще без улыбки.
Потому что всю дорогу пока ехал до бара, мысленно уговаривал себя не переломать ноги каждой особе мужского пола, которая протянет к Зайцу свои грабли. И самое смешное, что вроде все понимаю, и возраст уже как бы требует соответствовать образу серьезного дядьки, а хрен там плавал.
— Это называется — физическое насилие и абьюз, Марк Игоревич.
Не могу удержаться, чтобы не податься еще немного вперед.
Если подвинется — грохнется с кровати.
Если нет — трахну ее, и пошло оно все.
Заяц пятится спиной, в последний момент понимает, что дальше уже пустота, но даже тогда ей хватает мгновения, чтобы посмотреть на меня так, словно я — говно.
Правда, когда поднимается, даже не пытается прикрыть одеялом.
Фигура — то, что я люблю. Сиськи, жопка, талия, живот с впадиной, но без уродливого рельефа.
— Зай, вернись в постель, — стучу ладонью по кровати рядом с собой.
Она широко улыбается и показывает средний палец.
— Видели бы тебя твои ученики.
— Видела бы вас ваша жена, — огрызается Алиса. — Кстати, она сюда не нагрянет?
— Это моя квартира, Зай. Сюда никто без моего разрешения не войдет. Тем более — жена.
— Ну да, как я могла забыть, что у любого неверного мужа обязательно должна быть холостяцкая берлога, — продолжает накручивать Алиса.
— Не у любого, а только у того, кто может себе это позволить. Никогда не понимал мужиков, которые заводят любовниц и приводят их в ту же койку, где до и после этого трахают жену. Никакого, блядь, уважения к семейным ценностям.
Я ее стебу.
Чтобы не забывала, с кем разговаривает.
Чтобы помнила, что я терплю ее злое мяуканье только потому, что сам так хочу. И границы этого терпения устанавливаю тоже я сам, а не она.
— Тогда я останусь на все выходные, ок? — Заяц смотрит в упор.
Видимо, с ее мужиком все совсем печально, раз пытается спрятаться.
Послать бы ее сейчас на хер, чтобы не думала, что на ней свет клином сошелся, и что взрослый мужик будет терпеть ее заебы. Но ведь не хочется.
— Оставайся, Зай, но не думай, что я буду спать на коврике.
— Да спите вы, где хотите, Марк Игоревич, только руки не распускайте.
— Ты дура? — приподнимаю бровь.
— А вы уже развелись?
Вот на хрена все портить, а?
— Зай, не надо путать жену и нас. Это вообще разные вещи.
— Нет, Марк Игоревич, это все называется одинаково — блядство. В данном случае — ваше. Кухня там? — показывает пальцем себе за спину. — Я от злости всегда такая голодная.
Через час, когда я уже не выдерживаю игнорировать вкусный запах, все-таки заглядываю на кухню. Алиса — спасибо, хоть напялила мою футболку и прикрыла жопу — пританцовывая и отбивая пятками ритм скандинавской группы рокеров, достает из духовки что-то красивое и ароматное, покрытое румяной корочкой сыра.
Судя по всему — в мультиварке тоже что-то готовится.
На тарелке горкой — гренки, отдельно красиво соорудила целую композицию из сухофруктов. Видно, что порыскала в каждом ящике и всюду сунула свой нос. Не зря Вовка так гордится тем, что дочь у него — пацанка без комплексов. Хотя стоит поднять взгляд выше — и понимаешь, что от пацанки тут только характер.
