И даже если сравнивать этот визит и приезд Дины в ту пятницу: собственная реакция на почти одинаковые ситуации — хороший повод задуматься. Я не против — даже если это звучит дико с оглядкой на наши недоотношения — чтобы такой «олень» встречал меня каждый день. Хотя, нужно подумать об этом после праздников. Все равно сейчас во мне бурлит помноженная на полстакана коньяка радость. И облегчение.
Алиса еще раз, уже намеренно, машет руками, подбрасывает «дождик» вверх и морщит нос, когда он смешно плюхается ей на плечи.
— Кажется, я похожа на адскую смесь Бэмби и Динь-Динь[1].
— Ммм… — Делаю вид, что внимательно ее изучаю и жестом даю понять, что где-то в чем-то она права.
Алиса снова укладывает мишуру на колени. Не похоже, чтобы собиралась вставать, так что приходится подойти к ней и сесть рядом, скрестив, как в детстве, ноги по-турецки. Она охотно передает мне часть «работы», и мы какое-то время просто молча распутываем клубок.
— У меня первый раз такой дух Нового года, — неожиданно для самого себя меня тянет на откровения.
— Ну, наверное, это потому что одна сумасшедшая испортила твою дизайнерскую елку. — Ни капли сожаления в голосе. — Но я должна открыть тебе страшную правду, Март. На самом деле эти елки годятся только для супермаркетов и обложек журнала по декору. Не приноси больше такую дрянь в дом — она даже хвоей не пахнет.
— Я против вырубки живых деревьев, — корчу менторский тон, хоть мы оба улыбаемся.
— Я тоже, поэтому всегда покупаю елку в горшке. Она, конечно, не до потолка, зато живая, не умрет и ее можно вернуть в лес. Так что не так с твоим духом Нового года?
Даже не знаю, как ей объяснить.
У меня никогда не было никаких семейных праздников. Иногда в доме просто появлялась елка — не каждый год — а утром рядом с кроватью лежал подарок. Никто даже не пытался рассказать мне про Деда Мороза. Просто никто не заморачивался всеми этими традициями. А когда между родителями пролегла трещина, матери были в тягость любые семейные праздники.
Я каждый год достаю эту елку. Она уже готовая, собранная. Тупо сворачиваю, чтобы не разбить игрушки, обматываю и прячу в нишу. Когда ставлю, там остается только расправить банты паровым утюгом и поправить игрушки.
Женщинам, которые были и меня до Алисы, всегда было плевать на то, какая у меня елка.
Незаметно, рассказываю все это вслух, иногда вставляя типа_смешные ремарки, чтобы не выглядеть несчастным нытиком.
А когда моя исповедь подходит к концу, вдруг понимаю, что Алиса уже сидит у меня на плечах и мы вдвоем — она, старясь успеть, а я, стараясь не упасть — пытаемся прицепить на верхушку моего дизайнерского монстра большую красную звезду.
— Ну вот! — Динамщица издает триумфальный писк и протягивает ладонь, чтобы я «дал пять». — Теперь у тебя в квартире собственный Кремль.
— Только зеленый, — уточняю я, прямо с ней на плечах топая в сторону ванной. Кажется, от блесток, которые осыпались на нас с мишуры и елочных игрушек, не спасет даже генеральная мойка.
— И без ВВП, — понижая голос, дополняет Алиса.
— Там вообще женщина рулит, — вспоминаю, что у меня под елкой только Снегурочка.
— Вот видишь, Март: когда женщина под елкой — на елке порядок.
— Хорошо, Динамщица, тогда придется тебя споить.
— Знаешь, — она не сильно тянет меня за ухо, — поменьше печали в голосе будет в самый раз. А то я почти верю, что ты собирался отдать эту роскошную женщину в другие руки.
[1] Герои диснеевских мультфильмов — олененок из «Бэмби» и фея из «Питера Пэна»
Глава тридцать первая: Март
Мы вместе долго моем руки, пытаясь пересопеть друг друга в старательности.
Потом я уверенно беру Алису за руку и веду ее на кухню.
— Прости, мужчина, но мы еще не настолько близко знакомы, чтобы я видела твои кастрюли без крышек, — продолжает юморить Динамщица, но сама покрепче сжимает пальцы вокруг моей ладони.
И я только теперь понимаю, что в Дине, хоть с сексом у нас было вообще отлично, мне не хватало именно этого — жизни. Обычной жизни. Из Алисы она бьет с таким напором, что меня то и дело потряхивает от желания просто тут завалить ее на пол именно с теми недвусмысленными намерениями.
— Прости, я, конечно, немного тороплюсь, — пытаюсь подыгрывать ей, — но, чтобы развеять сомнения насчет рук, в которые я собирался тебя отдать, мне придется совершить акт эксгибиционизма.
— Мне уже страшно.
— Поверь — не просто так.
На кухне ставлю ее перед холодильником, и Алиса даже послушно закладывает руки за спину. Я взглядом спрашиваю, готова ли она, и после кивка открываю дверцу.
Она удивленно смотрит на полки.
Выжидает.
Сначала вроде хочет нахмуриться, а потом еле сдерживает улыбку.
— Ты же не знал — да? — что я приеду встречать Новый год к тебе? — спрашивает с таким видом, как будто я забыл упомянуть, что владею искусством чтения мыслей на расстоянии. Хотя, даже если бы владел, не рискнул бы соваться в ее голову. Уверен, там черт ногу сломит — такого намешано и накручено.
— Вообще не предполагал, но очень на это надеялся.
Так сильно предполагал, что даже еще раз, как в ту нашу «черную пятницу», купил к праздничному столу то, что она любит. С расчетом, что мы проведем вместе не только тридцать первое и утро первого, но и все праздничные выходные. Рисовал себе картину, где мы будем по очереди готовить, по очереди друг другу мешать это делать, ходить голыми, заниматься сексом, смотреть телевизор и морально разлагаться.
— Что за черное недоверие, Динамщица?
— Потому что я иногда хожу во сне — и знающие люди говорят, что в таком состоянии иногда порываюсь звонить в Пентагон и выдавать секреты Родины. Так что вполне могла позвонить тебе и выдать свой идиотский план по взятию в заложники елки и ее хозяина.
— А ты вообще нормально разговаривать умеешь? Я иногда теряюсь в дебрях твоих метафор.
Это, кстати, немного правда, потому что некоторые ее глубоко завуалированные мысли я, кажется, не пойму даже если весь поседею от мудрости. С другой стороны — когда еще у меня была вот такая женщина? Раз сходу не могу вспомнить, то, получается, Алиса у меня такая первая — ломающая мозг.
