Можно встать на колени, взять член в рот, облизать языком эту темную головку идеального размера и формы и сосать, пока не онемеют щеки.
— Сожми сильнее, — командует Бармаглот, и я крепче обхватываю его яйца, немного оттягивая вниз. — Зай, в следующий раз выебу тебя в рот, так и знай.
Я мотаю головой, и чтобы заставить его замолчать, сильно, до крови, прижимаюсь губами к его губам.
Боюсь любого его пошлого обещания.
Боюсь любого звука.
Любого намека на то, что секс с ним будет сильным, жестким — и что мои ноги потом будут болеть от того, как грубо он меня трахал несколько дней подряд.
То, что я делаю — неправильно.
Но я не могу остановиться.
Не теперь.
Марк жадно вталкивает язык в мой рот, двигает им точно так, как долбит членом в мои жатые ладони.
Я прикусываю его зубами, мы оба шипим, и в ответ Бармаглот сильно вдавливает мою голову в стену. Это не больно. Это просто граница, что главный здесь — он.
Моя связь с реальностью окончательно теряется, когда на его головке выступают первые тяжелые капли. Я размазываю их большими пальцами.
Какой он на вкус? Спортсмен и ЗОЖник, сладкий, потому что вечно пьет эти свои полезные коктейли и ест только свежие фрукты?
Да пошло оно все!
Я набираю еще немного этой влаги, отрываюсь от нашего звериного поцелуя и вкладываю пальцы себе в рот. Лижу языком. Пробую.
— Ты мелкая бесчувственная дрянь, — звереет Бармаглот, следя за тем, как я недвусмысленно сосу собственные пальцы.
— Мокрая в хлам, ты прав, — говорю шепотом.
— Убить тебя мало, Зай.
— Дай закончить, Бармаглотище, а потом делай что хочешь.
Я снова сжимаю его обеими ладонями.
Делаю несколько жестких движений по члену вверх-вниз.
Он подхватывает, вколачивая член так грубо и сильно, что головка бьется мне в живот.
Хочу этот член внутри.
Глубоко. Сильно. Больно и сладко одновременно.
Мы снова сплетаемся языками, когда головка становится максимально твердой и тяжелой.
Я знаю, что он кончит, и помогаю ему, сильно надрачивая ее ладонью.
Пусть все идет к черту.
Не думать.
Марк глухо стонет, лижет мой рот изнутри и внезапно прикусывает губу до моего вскрика.
Кончает сильно, жестко, оставляя на моем животе полосы тугих горячих струй спермы.
И мы медленно глотаем рваное дыхание друг друга.
Я кончила вместе с ним.
В своей дурной голове.
Так сильно, как никогда в жизни.
Чтобы выдохнуть, нужно время нам обоим.
Мне кажется, что сердце в груди остановится, потому что запах Марка проникает мне под кожу и прямо в кровь вместе с каждым новым вздохом.
Собственное сердце гремит в висках — и на какое-то время этого хватает, чтобы заглушить неприятные мысли.
Что я сделала?
Зачем?
Хотя, второй вопрос очевиден: после того единственного раза в клубе что-то в моем отношению к Бармаглоту будто сломалось. Все эти годы он просто был рядом: большой, внимательный, заботливый и абсолютно самцовый друг моего папы, безопасный, всегда знающий, где черта и всегда сам вовремя у нее притормаживающий. Он флиртовал, но не распускал рук. Я отвечала на флирт, но не давала повода думать, что когда-нибудь у нас случится что-то кроме словесных перепалок.
А тот проклятый оргазм от его пальцев, рычание на ухо, обещание жесткого секса, от которого будет болеть промежность, вынесли меня из безопасного ринга наших странных отношений.
Хотя…
Мои глаза плотно закрыты, и я могу доверять лишь ощущению кожи, на которой внезапно чувствую шершавое и скупое, но все же ласковое поглаживание пальцев.
По щеке.
До виска.
Поворачиваю голову на его горячее дыхание.
Вслепую нахожу губы, прижимаюсь, просто плотно губами к губам.
Это реально?
Что происходит в моей голове?
— Зай, хватит от меня бегать, — хрипло говорит Миллер.
— Звучит как капитуляция, — не могу устоять, чтобы не «врубить» иронию.
Так безопаснее, кажется.
Но кого я обманываю? Какая безопасность? Что нужно сделать с головой, чтобы назвать случившееся — случайностью? Как нужно повернуть земную ось, чтобы случившееся не было сексом с женатым мужчиной, который никогда не уйдет от жены, и для которого все это — лишь первый шаг к победе над одной строптивой малолеткой?
— Ты опять думаешь какую-то херню, Заяц.
— Вы, Бармаглотище, не можете этого знать, если только не прилетели из другой галактики и не обладаете даром телепатии.
Он смеется низким грудным смехом.
Я непроизвольно улыбаюсь в ответ.
— После того, как ты мне подрочила, Зай, «выканье» — так себе защита.
— Другой нет. Есть хотите?
— Ага, — чувствую улыбку где-то в районе своей шеи.
Щетина приятно царапает кожу.
Совсем не так, как у Андрея.
Сейчас это грубо, даже немного больно и наверняка с непривычки на коже могут остаться следы.
Но мне почему-то очень нравится именно эта грубость.
Хочется проснуться утром и увидеть тонкие полоски царапин.
Провести по ним пальцами.
Забыться?
Я отодвигаюсь так быстро, что едва могу удержатся на ногах, и, если бы не Марк, притягивающий меня обратно своей здоровенной рукой, я бы точно упала плашмя.
— Это ничего не… — пытаюсь восстановить картину мира, в котором у меня все хорошо и под контролем.
— Замолчи, Зай — предупреждающе зыркает Бармаглот.
Берет меня за руку и тянет в ванну.
Ставит, как фарфоровую куколку. Мочит полотенце, вытирает живот.
