И что делать с этим дерьмом — я не знаю.
Выкинуть с полки трофей в фальшивой позолоте куда проще, чем живую женщину из своей головы. Особенно, когда она такая… словно ей срать на все это — и наши отношения что-то значили только для меня одного.
— Да, я точно сумасшедшая, — спокойно, как будто даже безразлично, пожимает плечами Лисица. — Всегда думала, если мужчина приезжает топлес в мороз, чтобы сказать женщине, как он ему безразлична — это про любовь. Но я вообще люблю думать о людях лучше, чем они есть на самом деле.
Это почти как пощечина, только сильнее и прямо по внутренностям.
Как будто сунула мне руку в грудину и сжала сердце ледяными пальцами.
С хуя ли я стал таким романтиком?!
Что вообще творится в моей голове, где же мой хваленый контроль и пофигизм?
Голос разума орет, что нужно просто сваливать, даже если это будет еще более странно, чем приезд сюда, но я словно прикручен ногами к земле — ни шагу вообще никуда.
— Встречаешься с Диной? — Алиса совсем немного приподнимает бровь. Это не то, чтобы удивление по поводу наших отношений. Скорее — недоумение, почему после всех тех вещей, которые я о ней говорил, мы с Диной снова вместе.
— Нет, блядь, — вру, но убедительно.
— Нет? — теперь уже откровенная насмешка.
— Нет! — еще злее в ответ. — Ты как обычно додумываешь всякую херню!
— Вы не встречаетесь, но общаетесь достаточно близко, чтобы ты стал первым, кому она отправила мои фото из ресторана? Это настоящая дружба.
Я все же вынимаю руки из карманов, тянусь к ее плечам, чтобы сгрести в охапку, но в этот момент на заднем фоне появляется рослая фигура Миллера.
Ее любовника.
И меня скручивает намертво, словно раскаленную кочергу, опрокинутую в ледяную воду.
Глава шестьдесят вторая: Сумасшедшая
Я боялась, что Дина отправит фото жене Бармаглота, но все оказалось намного хуже, потому что вместо разъяренной Милы на пороге ресторана меня поджидает… Андрей.
Он немного взъерошен, в не зашнурованных ботинках и джинсах, которые мне так нравилось с него снимать, когда мы вдруг случайно пересекались взглядами из разных концов комнаты и тянулись друг к другу, чтобы поскорее стащить одежду.
Зато почти полностью избавился от бороды, и в колючках щетины хорошо видны его губы — полные, немного крупные, как для мужского лица.
Замечаю, что он курит.
Я заметила, что он курит, хоть выбросил сигарету на автомате, когда мы увидели друг друга.
Давно начал?
Или он курил?
Странно, что я не помню таких подробностей, зато хорошо помню, как темнеют его глаза, когда злится. И сейчас на меня смотрят два бездонных провала, куда мне страшно снова провалиться.
Хорошо, что, когда Андрей как будто собирается меня обнять, появляется Бармаглот.
Я просто чувствую его за своей спиной. Хоть этот мужчина умеет двигаться удивительно тихо для своего роста и комплекции.
Андрей ведет взгляд вверх, поджимает губы и молча отступает, снова слишком выразительно пряча руки в карманы.
— Все в порядке? — Бармаглот приобнимает меня за плечи, подтягивает к себе.
Андрей, не моргая, следит за его рукой, открывает — и закрывает рот.
— Мы, кажется, встречались? — Слышу в голосе Миллера знакомые угрожающие нотки. Таким же тоном он мог спросить, какую руку оторвать первой — правую или левую.
— Ага, пару раз, — жестко отвечает Март. Снова смотрит на меня, на этот раз с прищуром, от которого я непроизвольно вжимаюсь Бармаглоту под подмышку. — Еще созвонимся.
Поворачивается — и уходит, пока Миллер поглаживает меня по плечу, чуть сильнее, чем обычно, вдавливая пальцы в плоть через все слои одежды.
Молча ведет меня к машине.
Помогает сесть, привычным движение проверят мой ремень безопасности, но уже совсем не привычно сильно захлопывает дверь.
Сам не садится — просто обходит машину, опирается бедрами на капот и долго курит, изредка приглаживая растрепанные из «хвостика» волосы.
Андрей такой… не крупный против него.
И кажется таким эмоционально открытым, даже если несет чушь и говорит совсем не о том.
Он любит меня?
Возможно, это просто мое больное воображение, но, кажется, любить меня он начал только сейчас. Иначе не примчался бы вот так, как будто час назад собирался умываться, чистить зубы и укладываться спать.
Бармаглот садится в машину вместе с горьким запахом табака.
Заводит мотор, и, когда начинает выруливать со стоянки, я говорю:
— Хочу сегодня к тебе.
Наклоняюсь к нему, провожу ладонью от колена вверх, до бедра.
Сжимаю пальцы.
— Зай, ты в порядке? — Бармаглота никогда нельзя было провести просто так.
Но я попробую.
— Да, — призывно складываю губы в полуулыбку. — Просто хочу заниматься с тобой сексом до утра на кровати, которая не скрипит.
Бармаглот несколько секунд смотрит на меня, но так ничего и не отвечает.
На перекрестке мы сворачиваем в сторону моего дома.
Я молча смотрю в окно и не могу избавиться от стоящего перед глазами Андрея — в куртке на голое тело, расшнурованных ботинках и с руками в карманах. Он сжимал кулаки, потому что нервничал? Потому что ему было больно и хотелось меня обнять? Или мне просто показалось и я, как обычно, выдаю плод своих фантазий за реальность?
Когда машина останавливается на светофоре, только ремень безопасности и капля здравого смысла не дают мне выйти и побежать обратно, посмотреть Марту в глаза и спросить: «Зачем ты приехал и зачем снова вернулся в мою жизнь?!»
Это не имеет смысла.
Как и то, что связывает меня с этим здоровенным мужиком, который уверенно управляет машиной одной рукой, а второй снова и снова задумчиво, не отрывая взгляд от дороги, поглаживает свою чертову губу.
Он не везет меня к себе, как бы показывая, что я никогда не проведу его вокруг пальца и никакие мои даже самые отточенные беззаботные улыбки не заставят его поверить, что с моей головой все в порядке.
Но и ко мне мы тоже не едем.
— Покатаю тебя по городу, — говорит, не глядя на меня. Тянется за сигаретой, закуривает. Когда держит ее в губах, находит какую-то ретро радиоволну.
Отлично. Старые песни, сигаретный дым и затуманенная мартовская ночь — то, что нужно для восстановления моего внутреннего равновесия.
— Решили вспомнить молодость, Марк Игоревич?
