Он минуту смотрит на меня и даже не пытается сделать шаг навстречу.
Приходится идти самой, оставляя за собой дорожку мокрых следов.
Становлюсь так близко, что кажется, будто пустоглазые черепа на его руке смотрят на меня с осуждением и возмущением. Я щелкаю один по дырке на месте носа.
Смеюсь.
Всхлипываю.
Неужели я — вот такая? — совсем никому не нужна?
— Ну скажите уже что-нибудь, Бармаглотище, — снова шмыгаю носом. — Или я ошиблась адресом?
— Хорошо, Зай, — он в отместку тоже щелкает меня по носу. — Будет тебе развод. И будет тебе свадьба.
Я хочу выдохнуть с облегчением, но вместо этого он взваливает меня на плечо и, ругаясь по пути, какая я бестолковая, несет в ванну.
Усаживает, включает на всю катушку воду в раковину, пробует, чтобы не была слишком холодная или горячая — всегда так делает.
Сворачивает кран в ванну, щедро сыплет под струю простую морскую соль зеленоватого цвета — это я ее притащила, чтобы был маленький ритуал красоты. Единственная, кажется, банка из всех, которые женщина никогда бы не привезла к мужику в квартиру в первую очередь.
Пока набирается вода, усаживаюсь, как в детстве, поджимая колени к груди. Обхватываю их руками. Бармаглот возится у меня за спиной, а я разглядываю полочки в ванной, на которых почти ничего нет, кроме спартанского мужского набора красоты: шампунь, гель для душа, модная электробритва, пара банок с пенками для бритья и лосьон после него.
Мы встречались чуть больше месяца, я бывала здесь через день, но, если посмотреть, в холостяцкой берлоге Миллера нет и намека на присутствие женщины. Только банка с солью. Такой же соленой, как моя расшатанная жизнь.
— Подвинься, Зай.
Даже не спрашиваю, что он там задумал — послушно двигаюсь вперед.
Ванна у него большая, просторная, так что, когда забирается сзади — прямо в домашних штанах — и вытягивает ноги по бокам от меня, я не чувствую себя скованной.
— Душ дай.
Снова слушаюсь, протягиваю ему шланг и переключаю воду.
— Когда же ты начнешь включать голову, Зай, — вздыхает, направляя тугие теплые струи мне на затылок.
— Когда выросту? — предполагаю в ответ.
— Нуууу… судя по размеру твоей груди, Зай, выросла ты уже давно.
Не хочу улыбаться.
Но губы растягиваются сами собой и я, зачерпнув немного воды, брызгаю назад.
Фыркает, немного тянет за волосы.
И укладывает на себя.
Глава семидесятая: Сумасшедшая
Даже не знаю, почему, когда под рукой такая огромная дорогая «посудина» и куча времени, мы ни разу не принимали вместе ванну.
Кажется, руки этого мужика созданы, чтобы делать именно то, что он сейчас делает — мягко массировать мне голову, поливая сверху не очень сильным расслабляющим напором теплой воды. Я даже глаза закрываю и начинаю блаженно мурлыкать, пока Бармаглотище творит со мной все эти жутко «неприличные» приличные вещи.
Даже пальцы на ногах подгибаются — так хорошо.
— Учтите, Бармаглотище, — говорю с блаженной улыбкой, когда он проводит пальцами где-то у меня за ухом, осторожно почесывая, как любимую кошку. — Еще пара минут таких манипуляций, и я стану сексуально зависима.
— Я думал, ты уже, — хмыкает он, заставляя еще немного откинуть назад голову. — Зай, а когда поженимся — тоже будешь мне «выкать»?
— А как же. — Я лежу так, что если постараться — могу заглянуть ему в глаза. Снова брызгаю ему в лицо, и на этот раз все-таки попадаю, потому что Миллер делано скалит зубы. — Буду смотреть на вас с благоговением, как по «Домострою».
— Ты в принципе не знаешь, что такое благоговение, Зай.
— Вы обо мне несправедливо низкого мнения!
— Ага, даже ниже, чем ты думаешь.
— А свадьба будет большая? — молниеносно переключаю тему. — Позовем всех ваших крутых партнеров? Артистов.
— Зай, давай я для начала разведусь. — Я чувствую, как его грудь, на которой лежу почти всей спиной, напрягается. — Не хочу тебя расстраивать, но развод — очень небыстрый процесс. И в этом деле торопиться ради твоей «хотелки» я не собираюсь.
Меня подмывает спросить, почему же он все-таки передумал и согласился развестись, но момент такой хороший, что портить его разговорами о другой женщине было бы просто кощунством.
— Хочу три платья. — Поднимаю ногу и шевелю в воздухе пальцами. — Одно красивое, как у принцессы. Пойду в нем по дорожке, с маленьким букетом белых орхидей. И чтобы длинный-длинный шлейф. И бабочки! А второе платье — в ресторан. Длинное и шелковое, как у греческой богини. Будешь меня в нем танцевать! А третье… Третье для фотоссесии на лошади. Хочу много-много фоточек на белой лошадке, как будто я принцесса.
— У тебя в голове — вата, — беззлобно посмеивается Бармаглот. — Но ок, пусть будут бабочки, платьюшки и сивый мерин. Принца только, прости, не будет.
— Эй, что я за принцесса без принца? — С силой опускаю ногу и брызги разлетаются во все стороны, стекая длинными нитками по зеркальным панелям на стенах.
Переворачиваюсь, укладываясь на него сверху, словно на уютный твердый диван.
Гад даже не морщиться, когда ставлю локти ему на грудь, а с довольной рожей сжимает в ладонях мою задницу.
— Хорошо, Бармаглотище, я согласна на вас в белых сверкающих латах и с плюмажем на шлеме в виде волчьей головы.
— А можно я нетрадиционно — в костюме и галстуке?
— Какой вы зануда, — морщу нос.
— Нет, Зай, просто старый уже.
Каждый раз, когда он говорит, что старый, я вспоминаю своих ровесников — часто вообще забивших на свой внешний вид, часто в талии шире, чем в плечах, глупых, прокуренных, «убитых» экстези, алкоголем и наркотой.
Вспоминаю их — и смотрю вот этого шикарного мужика, у которого пресс такой, что можно стирать белье бабушкиным способом!
В шутку, но все же ощутимо прикусываю его за щетинистый подбородок.
— Еще раз скажете, что старый — я от вас уйду. Потому что мне нужен мужчина с хорошей эрекцией и сильной потенцией, а не пенек.
Бармаглот прищуривается, наотмашь, до звона, шлепает меня по ягодице — раз и еще раз.
Возмущенно барахтаюсь на нем и только через секунду понимаю, что он встает, тянет меня за плечи и выразительно ставит на колени перед собой, прямо в горячую воду.
Мокрая ткань штанов плотно облепила выразительную выпуклость члена.
Я непроизвольно сжимаю колени, вспоминая, какой он охеренно большой, и как у меня потом суток трое ноет между ног после нашего секса.
