– Вы примете участие в пистолетном состязании? – спросила она. – После того, как Пастырь кончит проповедь. Победитель получит сто обменных монет.
– Не думаю, – ответил он, снова пожав плечами, и поклонился. Она смотрела, как он уходит.
– Будь ты проклята, Бет! – прошептала она. – Не пускай его себе в душу!
* * *
Пастырь преклонил колени на склоне и погрузился в молитву. Вокруг начала собираться толпа. Он открыл глаза, оглядел тесные ряды людей, и в нем поднялась горячая волна радости. Два месяца шел он в Долину Паломника через пустыни и плодородные равнины, через долины и горы. Он проповедовал на одиноких фермах и в селениях; женил, крестил и совершал похоронный обряд в уединенных жилищах. Он молился о выздоровлении больных, и всюду находил радушный прием. Он даже произнес проповедь перед разбойниками, случайно оказавшись в их лагере, и они накормили его, снабдили припасами и водой, чтобы он мог продолжать свой путь. И вот он здесь и смотрит на две тысячи жаждущих лиц. Он провел рукой по густым рыжим волосам. Он дома!
Подняв одолженные пистолеты, он взвел курки и дважды выстрелил в воздух. И в воцарившейся тишине зазвучал его голос:
– Братья и сестры, добро пожаловать на Святой День Господень! Взгляните, как сияет солнце в чистоте небес. Почувствуйте тепло на своих лицах. Это лишь слабый намек на Любовь Божью, когда она вливается в ваши сердца и мысли. Мы тратим свои дни, братья, роясь в грязи в поисках богатства. Но истинное богатство вот здесь. Прямо здесь! Я хочу, чтобы вы все повернулись к тем, кто стоит рядом с вами, и взяли их руки в знак дружбы. Теперь же! Прикоснитесь! Почувствуйте! Откройте объятия! Ведь рядом с вами сегодня ваш брат или ваша сестра. Или ваш сын. Или ваша дочь. Так сделайте это немедля! Сделайте во имя любви!
По толпе словно пробежала рябь: люди поворачивались, чаще всего смущенно, чтобы быстро сжать и тут же выпустить руки незнакомых людей рядом.
– Плохо, братья! – закричал Пастырь. – Неужели вы так приветствовали бы брата или сестру после долгой разлуки? Я вам покажу.
Он подошел к пожилой женщине, крепко ее обнял и расцеловал в обе щеки.
– Божья любовь с тобой, матушка! – сказал он, ухватил мужчину за плечо и повернул к молоденькой девушке. – Обними ее, – приказал он. – И произнеси слова, влагая в них смысл. И веру. И любовь.
Он медленно двигался среди толпы, заставляя людей обниматься. Несколько рудокопов пошли за ним, хватая в объятия женщин и звучно целуя их в щеки.
– Вот так, братья! – кричал Пастырь. – Нынче День Господень! Нынче любовь! – И он вернулся на склон.
– Любовь, но не в таком избытке! – завопил он на рудокопа, который поднял отбивающуюся женщину на воздух. Толпа взвыла от смеха, и напряжение рассеялось.
– Взгляни на нас, Господи! – Пастырь поднял руки и обратил лицо к небесам. – Взгляни на народ свой. Нынче не место убийствам. Насилию. Алчности. Нынче мы одна семья перед ликом Твоим.
Затем он начал завораживающую проповедь о грехах многих и радостях избранных. Они оказались в полной власти его мощного голоса. Он говорил об алчности и жестокости, о бессмысленной погоне за богатством и тщете даримых им радостей.
– Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Что богатство без любви? Триста лет назад Господь обрушил Армагеддон на мир греха, опрокинул землю, уничтожил Вавилон Великий. Ибо в те дни зло распространялось по земле, как смертоносная чума, и Господь смыл их грехи, как пророчествовал Исайя. Солнце взошло на западе, моря выплеснулись из чаш своих, и ни одного камня не осталось на камне. Но чему мы научились, братья? Полюбили друг друга? Обратились к Всемогущему? Нет. Мы уткнулись носами в грязь и роемся в ней, ища золото и серебро. Мы предаемся похоти, и мы деремся, мы ненавидим, и мы убиваем.
– А почему? Почему? – загремел он. – Да потому, что мы люди. Грешные жадные люди. Но не сегодня, братья. Мы стоим здесь, и солнце льет на нас Божий свет и тепло, и мы познаем мир и покой. Мы познаем Любовь. А завтра я построю себе церковь на этом лугу, и в ней будут освящены любовь и мир дня сего, будут посеяны в ней, точно семена. И те из вас, кто хочет, чтобы Божья любовь пребывала в этой общине, придет ко мне сюда, принесет доски и молотки, гвозди и пилы, и мы построим церковь любви. А теперь помолимся.
Толпа упала на колени, и Пастырь благословил ее. Он продлил молчание более минуты, а затем возгласил:
– Встаньте, братья мои. Откормленный телец ждет вас. И забавы и веселье для всех. Встаньте и будьте счастливы! Встаньте и смейтесь!
Толпа повалила к шатрам и столам на козлах. Дети помчались вниз по склону к качелям и мокрой глине по берегам ручья. Пастырь спускался среди толпы и принял кувшин с водой из рук женщины, торговавшей пирогами. Он сделал несколько глубоких глотков.
– Ты хорошо говорил, – раздался голос, и, обернувшись, Пастырь увидел высокого мужчину с серебрящимися сединой волосами по плечи и седеющей бородой. Шляпа с плоскими полями, черная длиннополая куртка и два пистолета в кобурах на его бедрах.
– Благодарю тебя, брат. Проснулось ли в тебе желание покаяться?
– Ты заставил меня глубоко задуматься. Уповаю, что это послужит началом.
– Воистину! У тебя здесь ферма?
– Нет. Я остановился здесь в пути. Удачи тебе с твоей церковью!
И он скрылся в толпе.
– Это Иерусалимец, – сказала продавщица пирогов. – Он вчера убил одного. Говорят, он приехал покончить с лихими людьми.
– Мне отмщение, говорит Господь. Но не надо разговоров об убийствах и смертях, сестра. Отрежь-ка мне кусок вот этого пирога!
14
Шэнноу наблюдал за состязанием на пистолетах с интересом. Двадцать два участника выстроились шеренгой по краю ровной площадки и стреляли по мишеням с расстояния в тридцать шагов. Мало-помалу число их сократилось до трех. Одним был Клем Стейнер. Стреляли они по глиняным тарелкам, которые подбрасывали высоко в воздух мальчишки, стоявшие справа от площадки. Победителем стал Стейнер и получил свой приз – сто обменных монет – из рук Эдрика Скейса. Толпа начала расходиться, но тут раздался громкий голос Скейса:
– Сегодня здесь среди нас находится легендарный человек, возможно, один из самых метких стрелков на континенте. Дамы и господа – Йон Шэнноу, Иерусалимец!
В толпе послышались приветственные хлопки. Шэнноу стоял молча, стараясь подавить нарастающий гнев.
– Подойдите сюда, менхир Шэнноу, – позвал Скейс, и Шэнноу подошел к площадке. – Победитель нашего состязания Клемент Стейнер полагает, что заслужит свой приз, только если одержит верх над самыми искусными соперниками. А потому он возвращает приз, чтобы помериться искусством с Иерусалимцем. Толпа одобрительно взревела.
– Вы принимаете вызов, Йон Шэнноу? Шэнноу кивнул, снял куртку и шляпу, повесил их на жердяную ограду площадки, а потом достал пистолеты и проверил их. Стейнер встал рядом.
