Они выехали ранним утром, пока проезжая дорога еще пустовала, чтобы позже, по совету аббатисы, свернуть с нее в холмы. В этих краях и впрямь хватало не признававших ничьей руки грабителей и разбойников. Многие лорды погибли на войне, оставив свои владения беззащитными. Может быть, такие, как Тристан, со временем и наведут порядок в этой смуте. Герта подумала об этом и выбросила мысль из головы. Встать с ним рядом, быть может, поддержать в трудную минуту… Мрачная действительность быстро развеяла эти смутные мечты.
Вскоре после того, как взошло солнце, она свернула с дороги на поперечную тропинку между камнями, похожими на случайный след оползня, но на деле, как подсказали ей подробные расспросы в аббатстве, служившими преградой или полузакрытыми воротами при начале иной, куда более древней дороги.
На самом деле Древние, владевшие когда-то Долинами, предпочитали двигаться по гребням холмов, а не прокладывать извилистые, но не столь трудные пути по лощинам. Одна такая дорога несколько месяцев назад привела Герту к святилищу Гунноры, а позже – к Жабам. Сейчас она задумала вернуться к тому святилищу. Одна только Гуннора могла подсказать ей путь. Великая любила детей, благоприятствовала тем, кто их носит и, как известно, никогда не отказывала в мольбе за ребенка. Поможет ли она про́клятому младенцу?.. Нет, твердо сказала себе Герта, грех на ней одной, не на дочери. Плату должно взимать только с должника. Она готова была принять на себя чешуйчатую кожу, выпученные глаза – все, что пятнало теперь Эльфанор. И надеялась, что Гуннора пошлет ей сон, который подскажет, как этого добиться.
Герта ехала медленным шагом, изредка останавливаясь, чтобы слезть с мягкого седла и позаботиться об Эльфанор. Девочка не плакала. Такая молчаливость была одной из ее странностей. Еще Герта замечала, с каким недетским и нечеловеческим пониманием смотрят на мир ее круглые глаза. Не подобает такому малому дитяти взирать на все, что его окружает, таким оценивающим взглядом.
Древние дороги, хоть и тянулись по холмам, прокладывались так, что путника на них нелегко было разглядеть. Их скрывали густо растущие кусты и деревья, кое-где уступавшие место грядам высоких камней, так же сливавшихся с местностью и не выдававших скрытой ими дороги.
Эту ночь Герта и ее дочь провели, можно сказать, под крышей – несколько валунов сошлись и склонились так, что образовали грубый навес. Под ними даже обнаружилось углубление или чаша, где в давние времена горел огонь, и Герта, набрав сухого мха и наломав с кустов сухих ветвей, развела в нем костерок, у которого и прикорнула, прижимая к себе ребенка. Она еще подсыпала в огонь горсточку сухих листьев, полученных от травницы Ингелы. Горящие листья придали дыму свежий и чистый аромат. Но Герта тратила скудные запасы не ради запаха. Этот набор трав обладал способностью отгонять дурные сны. Чистый запах, как известно умудренным в науке трав, проясняет мысли. Герта в этом нуждалась.
Встав на древнюю дорогу, она обдуманно отдалась влиянию сохранившихся здесь Сил. И, как могла, старалась оградить себя от всякого зла.
Конь и пони тоже жались к огню, подкрепляясь привезенным в переметных сумках зерном. Отпустить их пастись свободно Герта не решилась. Но рядом была вода – родник и ручеек, и животные, шумно глотая, напились из него, а девушка, ополоснув фляги, наполнила их свежей водой и сама утолила жажду, запив сухие дорожные галеты. Сон ее был чуток, потому что она установила в себе нечто вроде внутреннего сторожа, который временами будил ее, чтобы подбросить дров в костер, и заставлял держать руку поближе к рукояти длинного кинжала и древку копья.
Мышцы у нее ныли, хотя Герта и не загоняла себя скачкой. Перед восходом, еще лежа в ладони скал, она отогнала сон и принялась мысленно представлять путь, на который встанет с полным светом.
Дорога и дальше тянулась по холмам, то ныряя ближе ко дну лощин, то взбираясь вверх. Герта проезжала мимо каменных стен, так глубоко изрезанных незнакомыми знаками, что их не до конца стерли бессчетные годы.
На четвертый день она выехала к развилке. Одна дорога сворачивала на юг. Она никого не видела, хотя раз или два, когда ее дорога сближалась с нижней, слышала людей. От каждого звука сердце в ней замирало в тревожном ожидании.
На развилке Герта выбрала северную дорогу и стала высматривать знакомые приметы. Здесь она, если не ошиблась, проезжала в прошлый раз в поисках святилища Гунноры. Она отметила кое-какие каменные останцы и узнала памятные участки дороги.
На выбранной ею тропке не нашлось хорошего места для лагеря. Ветер дул с вершин и не приносил весенней ласки. Она спустила из-за спины колыбельку, устроила ее поперек седла и сама склонилась, защищая малышку складками плаща.
По склону подползали вечерние тени, а она все ехала и все не находила места для ночлега. Герта уже почти рассталась с надеждой, когда увидела тот самый дом. В дверные щели сочился свет, а на притолоке висел выкованный из металла знак Гунноры – спелый колос, перевитый виноградной лозой.
Понурый конь Герты встрепенулся, заржал. Ему откликнулся бредущий позади пони. Герта тоже возвысила голос и сама заметила, как охрипла от холода и долгого молчания.
– Добра этому дому и живущим в нем!
Дверь раздвинулась, двойные створки ушли в стены, и в отверстие хлынул золотой свет. Конь даже не дал ей времени неловко сползти с седла – резво прошагал вперед и остановился не во дворе, а в прихожей. Теперь оба животных казались спокойными и довольными, словно добрались до своего настоящего дома.
Герта слезла – занемевшая, окоченевшая, словно скакала целую вечность.
– Войди с миром.
Голос прозвучал из воздуха. Так же было в прошлый раз, вспомнила девушка. И с сомнением оглядела своего коня и пони. Надо бы их расседлать. Они хорошо потрудились и заслужили отдых.
– Входи. – Перед ней открылась вторая дверь. – Об этих добрых животных позаботятся, как обо всяком, кто приходит с миром.
Ее уже наполнили тепло и знакомая легкость. Герта немедля шагнула вперед. Во вторых дверях она вытянула из ножен длинный кинжал и оставила его лежать у порога – в дом Гунноры не входят со сталью.
И вторая комната оказалась такой же, как ей запомнилось, – накрытый стол, все готово для усталого путника. Эльфанор шевельнулась в своей корзинке, тихо мяукнула. Ее большие глаза смотрели прямо в лицо матери, и Герта вдруг ясно почувствовала, что в этом уродливом тельце живет разум, который видит и понимает куда больше, чем вмещающая его плоть.
Она почти ожидала протеста от ребенка или от того, кто обитал в этих стенах. Можно ли вывести про́клятое существо на противостоящий ему свет? Но Эльфанор больше не издала ни звука, а на ее первый крик не ответили. Герта упала на сиденье, левой рукой прижала к себе дочь, а правую протянула к кубку, над которым поднимался парок сдобренного травами вина – желанного дара для усталого и озябшего путника.
Она выпила. И отправила в рот ложку густой похлебки, насытившей тело и успокоившей ум, как и в прошлое ее посещение.
