И все же у нее в крови жила решительность – разве она не принадлежала к роду Торгуса? Разве не каждый в южных долинах Высшего Холлака знал наизусть Песню Торгуса и о его победе над Силой Камня Ллана? Может, род Торгуса и не мог похвалиться землями и богатствами, зато он выделялся среди других силой духа.
Брикса подняла руку, смахнула со щеки выбеленную солнцем прядь обрезанных выше плеч волос. Золотые косы девицы из замка не для тех, кто скитается в глуши. Продолжая водить лезвием по камню, она напевала себе под нос «Вызов Ллана» так тихо, что никто, кроме нее, не уловил бы мелодии. Да и слушать было некому – она сразу после рассвета проверила лощину. Не считать же за слушателя черную птицу, угрюмо каркавшую с перекрученного зимними холодами дерева.
– Так-так…
Она испытала заточку лезвия на непослушной пряди, упрямо падавшей ей на глаза. Острая сталь легко срезала волоски, оставив горсточку их у нее в руке. Брикса пустила их лететь по ветру. И снова ощутила прикосновение страха. Лучше – здесь, в незнакомой стране, – было бы похоронить эту частицу себя. В старых сказках говорится, что неведомые человеку Силы умеют творить злые чары на волосках, обрезках ногтей и каплях слюны.
«Но здесь, – подумала она, – бояться некого». Здесь, рядом с Пустыней, сохранились следы тех, кто когда-то владел этой страной, – следы Древних. Они оставили после себя каменные глыбы и странные места, то манившие, то ослаблявшие душу. Но это были лишь знаки давно исчезнувшей Силы или Власти. И тех, кто оставил эти знаки, давно уж нет. Черная птица хрипло закричала, словно возражая ее мыслям.
– Эй ты, черная! – Девушка, прервав песню, покосилась на птицу. – Что-то ты больно расхрабрилась. Слабо́ скрестить мечи с Утой?
Откинувшись на пятки, она вытянула губы трубочкой и издала негромкий, но далеко слышный свист.
Птица яростно закаркала, словно знала, кого она подзывает. И снялась с ветки, чтобы, держась над самой землей, улететь вниз по склону.
Над высокой зеленой кочкой (в холмах не осталось овец, под корень ощипывавших траву) поднялась пушистая головка. Растянув губы, кошка зашипела, сердито щурясь вслед каркнувшей напоследок птице.
Со свойственным ее породе достоинством кошка подошла к Бриксе. Девушка приветствовала ее, подняв ладонь. Они давно уже делили дорогу и постель, и Брикса в душе гордилась тем, что Ута выбрала ее спутницей по бесцельным скитаниям.
– Хорошо ли поохотилась? – обратилась она к кошке, усевшейся на расстоянии вытянутой руки от нее, чтобы тщательно вылизать заднюю лапу. – Или здешние крысы, когда стало не у кого красть еду, тоже разбежались?
В одиноких странствиях она слышала свой голос только в разговорах с Утой.
Брикса устроилась поудобнее и вгляделась в стоявшие внизу развалины зданий. Судя по всему, когда-то эта долина была обжитым местом. Укрепленная усадьба с оборонительной башней теперь стояла без крыши, и стены еще носили следы пожара, но когда-то она, должно быть, была уютным жильем. Брикса насчитала два десятка крестьянских хижин (теперь от них сохранились лишь очертания стен), большая груда камней осталась, скорее всего, от деревенской таверны. Все здания были когда-то нанизаны на ниточку дороги. Дорога эта, как догадывалась Брикса, тянулась прямо к ближнему речному порту. По ней, направляясь в здешние горные долины, проходили купцы. Да и те странные, не слишком терпимые люди, что бродили по Пустыне среди руин Древних, могли сбывать здесь добытое в развалинах.
Брикса не знала, как называли это селение здешние жители. И не у кого было спросить, что превратило жилые места в пустошь. Враг, вторгшийся в Высший Холлак, не мог зайти так далеко от моря. Однако война породила зло, не принадлежавшее ни Долинам, ни врагу, а рождавшееся от тех и других.
Пока воины Долин сражались вдали, здесь свирепствовали двуногие волки – разбойники пустых земель. Брикса не сомневалась: если она спустится вниз, то найдет свидетельства того, как погибло это поселение. Наверняка оно разграблено, да и руины, верно, не один раз прочесали. Не она одна скитается в глуши. Но все же оставалась надежда, что в них отыщется что-то полезное – хотя бы помятая кружка.
Брикса вытерла руки о штаны и недовольно нахмурилась, отметив, что ткань на одном колене истончилась так, что просвечивала кожа. Она давно сменила длинные юбки на удобную одежду лесного жителя. Не выпуская из руки ножа, девушка потянулась за другим своим оружием – крепким охотничьим копьем. Его наконечник тоже был остро наточен, и Брикса хорошо выучилась с ним обращаться.
Свой заплечный мешок она спрятала в кустарнике. Задерживаться в развалинах было ни к чему, вряд ли вообще стоило тратить время на обыск. Но надежда на находку оставалась, а Ута предупредила бы, если бы в руинах обитала тварь крупнее крысы или лугового прыгунца. Долина выглядела пустой, и все же Брикса держалась настороже. В незнакомых местах всегда могут подстерегать неожиданности. Последние три года научили ее, как тонка грань между жизнью и смертью.
Она крепко закрыла двери памяти. Воспоминания о прежней жизни подтачивают дух. Чтобы сохранить рассудок и бодрость, лучше жить одним днем. Так она и жила и полагала, что ей есть с чем себя поздравить, коль скоро она добралась так далеко целой и невредимой. А то, что когда-то и у нее был такой же дом, что она одевалась в мягкие, искусно сотканные и окрашенные ткани, теперь ничего не значило. Теперь ее мускулистое, исхудавшее от голода тело было прикрыто иной одеждой.
Почти сносившиеся штаны из грубой материи, дублет из шкурок прыгунца, кое-как скроенный и сметанный собственными руками, рубашка под ним, найденная в мешке убитого разбойниками воина. Воин Долин захватил врагов с собой. Брикса уговорила себя, что рубашка – подарок ей от этого храбреца. Ноги ее были босы, хотя в мешке на случай, если путь станет слишком тернист, она носила деревянные сандалии. Кожа на ее подошвах загрубела, ногти на ногах стали толстыми и обломались.
Волосы торчали на голове буйной жесткой копной, причесывалась она теперь только пальцами. Когда-то ее волосы были цвета яблочного эля, заплетались в толстую шелковистую косу. Теперь, выгорев на солнце, они походили на жухлую осеннюю траву. Брикса больше не гордилась своей наружностью, а только умом и силой, необходимыми, чтобы выжить.
«Теперь, – мельком подумала она, перебираясь от куста к кусту (постоянно настороже, прислушиваясь, приглядываясь, принюхиваясь к угрозам), – куда уместнее было бы называть госпожой Уту». Кошка была крупнее обычных домашних. Очень может быть, что ей и не случалось греться у разведенного человеком огня, что она с рождения дикий зверь. Правда, тогда еще удивительнее представлялась ее холодноватая привязанность к девушке.
Год назад, насколько она могла судить без календаря, Брикса очнулась от весьма беспокойного сна и увидела у своего костра Уту. Кошачьи глаза отражали пламя, как зависшие в воздухе медные монеты. Брикса на ту ночь укрылась в заросших мхом развалинах здания, оставшегося от Древних. Она уже убедилась, что бродяги, которых она числила врагами, чурались подобных мест. А она не находила в них ничего дурного – просто стены, постепенно уходившие в землю.
