И Брикса обратилась к дереву – или не к дереву, а к той сущности, которая была недоступна ни взгляду, ни другим чувствам, кроме только этого движения души:
– Благодарю тебя, зеленая матушка. Твой дар для меня сокровище.
Бессознательно, как спящий повинуется глубоко скрытому желанию, Брикса выронила копье, оставив себя беззащитной по меркам своего рода.
С цветком в руке она шагнула из-под защиты дерева к кругу, сузившемуся уже до черты, куда совсем немного не дотягивались нависшие ветви. Она уверенно протянула цветок к кружащимся все быстрее теням. Облако благоухания двигалось вместе с ней.
С каркающим воплем Жабы оборвали пляску. Их пасти испускали хриплые квакающие звуки – может быть, речь, но только не человеческую. Брикса держала цветок перед собой. Его свет лился между пальцами.
Одна Жаба с яростным криком отпрянула. Всего на миг она с вызовом задержалась перед девушкой. А потом, не переставая квакать, шмыгнула в темноту. И стоявшие в хороводе рядом с ней нарушили строй. Эти не спешили обратиться в бегство, а урчали и каркали, неуклюже размахивая лапами. Оружия в этих лапах не было, но угроза была несомненной.
Между ними и девушкой лился ровный свет цветка – не яркий, но и не меркнувший. Твари сторонились его. Брикса не пыталась пересечь линию, установленную их пляской – выйти за границу распростертых ветвей. Она неведомо откуда знала, что их сень служит ей оградой и защитой.
Жабы не пытались снова завести хоровод. Те, что стояли подальше, всё каркали и махали лапами, но к девушке с цветком не приближались. Наконец они разбежались – шлепая лапами, скрылись в темноте. Впрочем, они не совсем покинули поле боя, потому что, вернувшись к дереву, Брикса еще слышала их каркающие вопли и кваканье и догадывалась, что осада продолжается.
Ее мучили голод и жажда. Снова мелькнула мысль об оставленном в долине заплечном мешке – какая глупость! Но и голод, и жажда были глухими – будто терзали другую Бриксу, не затрагивая ту, что сидела под деревом, лаская лепестки цветка, тонкие и твердые, словно вырезанные из драгоценного камня.
Что-то подсказало ей глубже вдохнуть его аромат. Так же, не задумываясь, она обернулась к стволу дерева у себя за плечом. Нежно опустив цветок на землю, девушка встала на колени и обняла дерево, прижалась губами к гладкой коре. Она коснулась коры языком, поводила им туда-сюда. Ее язык был не таким шершавым, как у Уты, но, казалось, и он пронял дерево. В ответ ее касанию на стволе проступила влага. Брикса принялась слизывать капли.
Они не были ни сладкими, ни кислыми – она не сумела бы назвать этого вкуса – но, отвечая сосущим движениям ее губ и языка, проступали все чаще. Брикса глотала, сосала и снова глотала.
Прошла жажда, прошел и голод. Она ожила, воспрянула. Шепот листвы окутал ее, заглушил крики Жаб. Брикса подняла голову и радостно засмеялась.
– Воистину ты – зеленая мать! Благодарю тебя за подаренную силу, госпожа цветов. Ах, но что значит для такой, как ты, моя благодарность!
В ней зародилась печаль. С таким чувством смотрят на дверь, за которой царит великая радость, и не смеют в нее войти. Если это – магия (а чем же иным это могло быть?), пусть никто больше при ней не порочит такую магию. Девушка снова прижалась к стволу, тронула губами кору, не прося больше пищи и утешения, а просто радуясь чуду.
Потом она прилегла с цветком у самой щеки, забыв брошенное копье. И уснула, полностью доверившись покровительству дерева.
5
Брикса проснулась легкой и счастливой. Солнце стояло высоко и уже трогало землю золотыми лучами. Она полежала в полудреме, в странном довольстве разглядывая сплетение ветвей над головой.
Цветы, ночью горевшие свечками, теперь замкнулись в плотные красновато-бурые бутоны. Ни один не завял, не упал с дерева. Чуть повернув голову, девушка увидела рядом тот, что сорвала вчера, и он тоже закрылся, лежал таким же коричневым свертком.
Есть ей не хотелось, прошла и боль в ногах. Она чувствовала себя сильной и бодрой. И…
Брикса тряхнула головой. Неужели сон продолжается и наяву? Моргнув, закрыв глаза, она мысленно увидела перед собой путь. В ней нарастало беспокойное, неотложное чувство, что она где-то нужна, что ее ждет дело, сути которого она пока не понимала.
Брикса подняла цветок в плотной оболочке, уложила его за пазуху, поближе к телу. Встав на ноги, девушка снова обратилась к дереву с тихими словами:
– Зеленая матушка, мне не хватает мудрости понять чудо, которое ты для меня сотворила. Но я верю, что оно сделает гладким мой путь. Во имя твое я с этого часа не обойду заботой все, что произрастает из корней, что живет стеблями и протянутыми к небу ветвями. Воистину, у нас одна жизнь на всех – я запомню этот урок.
Она говорила правду. Никогда в жизни она не обойдет больше вниманием чудо иной, непохожей на нее жизни. В это утро ей дана была такая ясность зрения, какая ведома разве что исцелившемуся от слепоты.
Каждый пучок грубой травы, каждый изгиб куста или ветки преобразились для нее в редкостное диво. Ни одно создание не походило на другое, каждое одаряло бесконечностью разнообразия.
Брикса подобрала копье. Вместе с новой жизнью зеленых созданий в ее уме утвердилась и предназначенная ей дорога. И она не думала медлить, сознавая, что ее ждут.
Она двинулась вперед ровной рысцой. Жабы, тщившиеся накануне одолеть ее колдовством, скрылись. Девушка откуда-то знала, что солнечный свет защитит ее от этих тварей.
Временами она замечала следы на клочках мягкой земли – здесь прошли ноги в сапогах. Обвивая отпечатки обутых ног, вился след лапок Уты. Трое, за которыми она гналась, прошли перед ней.
В одном месте Ута истоптала землю чуть в стороне от тропы. Брикса кивнула, как бы подтверждая, что понимает, хотя видеть ее было некому. Она не сомневалась, что кошка нарочно оставила следы для нее, Бриксы, – отчетливей дорожных указателей в Долинах.
Девушка больше не задавалась вопросом, что́ она делает. Она смутно понимала, что с этого пути ей не свернуть.
В пустошах была жизнь, но в то утро ничто не казалось ей угрозой. Дважды из-под ног срывались прыгунцы, уносились большими прыжками, за что и получили это простонародное название. Брикса высмотрела одетую в броню ящерицу – красноватые чешуйки почти сливались с песком под ней. Самоцветные глаза следили за девушкой. Ящерица, в отличие от прыгунцов, ее не боялась.
Стайки птиц вспархивали с земли, но отлетали недалеко и скоро возвращались к поиску букашек. Птицы были буроватыми, как почти всё в этих краях, где не было ни яркой зелени, ни звездочек цветов в траве. Растения казались такими же пыльными, как земля. Среди них выделялись один или два вида с мясистыми красноватыми листьями. У таких под корнями лежали скорлупки жуков и лапки кузнечиков – объедки, сброшенные шипастыми листьями, когда те приготовлялись изловить новую жертву.
