Лампёшка гладит его по голове и приносит бутерброды с чаем — сегодня Марта и этого не делает. Девочка старается не попадаться Марте на глаза. Днём она берёт вёдра и поднимается наверх. Не то чтобы внизу было так чисто и нечем заняться, просто сегодня никто не обращает на неё внимания, никто её не останавливает.
Запах в коридоре наверху стоит ужасный, не лучше, чем в погребе, и только усиливается, когда она поворачивает за угол. Двери здесь пошире, стены увешаны рогами. Есть тут и голова носорога, серая и сморщенная. У носорога маленькие печальные глазки, с рога свисает длинная паучья нить. Лампёшка осторожно толкает ближнюю дверь. В комнате перед ней — ряды полок, уставленные чучелами, стеклянные шкафы, полные бабочек и жуков на булавках. Ни одно крылышко не дрожит. На полу — тигриная шкура, на стене — портреты мужчин в военной форме. Они не сводят с неё суровых глаз. Что делает здесь эта девчонка?
Лампёшка поскорее закрывает дверь.
Она идёт дальше, запах становится всё невыносимее. В конце коридора обнаруживается дверь, за ней — убегающая вверх, в темноту, лестница. Вот откуда пахнет. И где-то там должна быть комната, куда запрещено заходить.
Но ведь нужно же наверху немного прибрать? Выбросить то, что там гниёт?
Однажды, когда она была совсем маленькая, к берегу прибило рыбацкий кораблик, который качался на волнах и никуда не плыл. И не мог плыть, потому что рыбак помер в пути. Тело его лежало в трюме, а улов был свален на палубе и страшно вонял. Улов был знатный: целые горы рыбы на палящем солнце. Городские чайки посходили с ума, тучами кружились над палубой и нажирались до отвала.
Старого рыбака звали Пер. Люди исподтишка посмеивались над ним, потому что он нёс околесицу и никогда не мылся. Смердел всю жизнь. Никто не хотел работать с ним в паре.
Судно так и качалось на волнах недалеко от порта, рыбы на палубе ещё оставалось навалом, а ветер дул как раз в нужную сторону. Два дня подряд весь город мутило.
Тогда шериф с помощниками подгребли на шлюпке к кораблю и сбросили улов за борт. Заодно с капитаном. Вёдрами лили на палубу воду, но от вони так и не избавились.
Капитан порта не разрешил ставить судно у себя на пристани и приказал сжечь его в море. От этого тоже поднялся смрад ещё хуже прежнего. Дым отнесло прямо на город, и запах завис там на три безветренных дня.
В народе то время прозвали Местью Пера.
Горожане на улицах зажимали рты платками, никому кусок не лез в горло, и мистеру Розенхауту пришлось выбросить все свои запасы. Лампёшкина мама тогда ещё была жива и, хотя не могла ни говорить, ни ходить, но запахи чуяла, и Лампёшка давала ей влажные платки и мешочки с лавандой, от которых не было никакого проку, и не знала, что лучше — распахнуть все окна или наоборот — не открывать. Отец никогда ей не помогал, его вечно не было дома, он где-то пил — однако и спиртное не спасало: зловоние стояло такое, что даже дышать не хотелось. Но приходилось, конечно.
Вот точно так воняет и тут, наверху.
Лампёшка озирается. Никого. Мягко ступая, она поднимается по лестнице на башню. За поворотом ещё одна лестница. На деревянных ступенях — след из больших тёмных капель. Наверняка кровь… девочка едва не бросает всю затею. Ещё один поворот, лестница сужается и взбирается всё выше. Придётся разжать нос, а то воздуха не хватит. Фу-у-у-у!
На самом верху в сумраке она различает запертую на засовы дверь. Рядом валяется разбитая тарелка с кусками тухлой рыбы — вот что так воняет. На полу лежит ещё что-то. Ключ.
Вдруг внизу раздаётся шум: Ленни вопит, псы разражаются лаем, и Марта сердито выкрикивает её имя. Лампёшка хватает ключ, прячет его в карман платья и несётся по ступенькам вниз.
Рука Ленни намазана мазью от ожогов, разлитый по полу чай вытерт, новый заварен, и Марта переводит хмурый взгляд на девочку.
— А ты где пропадала? Наверху?
— Я совсем недолго, — отвечает Лампёшка, краснея. — Я подумала… там так воняет… я хотела…
— Пусть воняет, — говорит Марта. — В этом доме такое бывает. Скоро выветрится. — Она резко хватает девочку за запястье. — Забудь дорогу в башню! Повтори.
— Забудь дорогу в башню.
Но нет, она, конечно, не забудет. Сердцу не прикажешь, а сердце дочери маячника желает увидеть маяк. Пусть голова дочери маячника и нашёптывает ей всякие благоразумные советы, проку от них мало.
Мама тоже считает, что это плохая затея, и не умолкает весь вечер.
— Даже если ты что-то оттуда разглядишь, чем ты ему поможешь?
— Забудь ты о нём, в его годы у человека должна быть своя голова на плечах. Во всяком случае, у большинства людей так.
— Там кто-то есть, Эмилия, я и сама не знаю кто. Но кто-то есть, кто-то опасный.
— Ты же говорила, чудовищ не бывает, — возражает Лампёшка.
— Не бывает.
— Вот видишь!
— Я твоя мама, — строго говорит мама. — И я не желаю, чтобы ты туда ходила. Я тебе запрещаю, Эмилия!
Лампёшка встаёт и делает глубокий вдох.
— Да, но… знаешь что, мам… — говорит она. — Вообще-то ты умерла.
На это маме возразить нечего. Девочка чувствует, как мама медленно, понуро исчезает из её головы. На миг Лампёшке становится тоскливо и одиноко, но в этом нет ничего нового. Она просто здесь. Просто одна.
Поджав скрещённые ноги, Лампёшка садится на кровати и ждёт наступления темноты. Её пальцы играют с ключом.
Охотники
— Ник! Ник!
Голос Марты эхом разносится по саду, привыкшему к тишине. Птицы испуганно вспархивают из кустов, вороны скрипуче передразнивают:
— Ник!
Утро ещё совсем раннее, солнце едва взошло. И уже столько шума.
Марта, прихрамывая, выходит на крыльцо и зовёт опять, громче.
— Я не шучу, Ник! Сюда! Быстро!
Её руки сжаты в кулаки: так бы и поколотила его. Да что ж такое, никогда его нет, когда нужна помощь! А она нужна прямо сейчас.
— Ник!!!
Наконец кусты раздвигаются, и из них появляется Ник — в длинном плаще, небритый, ещё сонный.
— Чего тебе?
— Чудовище… — голос Марты срывается. — Чудовище…
— Ах, женщина… — Ник пожимает плечами. — Чудовище… Ну сколько можно!
— Да я про девочку, дубина, послушай же! Та девочка, Эмилия, — она пропала, её нет в комнате, нигде нет, она…
— Сбежала. Так я и думал. Оно и к лучшему.
Ник зевает и разворачивается, чтобы уйти в сад.
— Сбежала? — Марта посылает ему в спину своё самое страшное проклятие. — Как? Перелетела через ограду? Все её вещи на месте — обувь, всё. Она наверху, я точно знаю. Она туда собиралась. Она у него. Понимаешь, у него!
