Нырнув за штору, Лампёшка залезла с ногами на подоконник и вгляделась в даль.
Выходит, отец по-прежнему дома, по-прежнему зажигает маяк, как-то умудряется каждый вечер взбираться по лестнице наверх. И спускаться вниз, а это ещё труднее. Он по-прежнему ест и спит дома.
Без неё.
Выходит, не слишком-то она ему и нужна.
Может, он совсем и не против, что она здесь. Может, думает: туда ей и дорога. Ох, уж эта девчонка! Никакого от неё толку.
Или…
Или он вовсе там не живёт, а сидит где-нибудь под замком, где ей никогда его не найти. В кишащем крысами подвале, на хлебе и воде. Или того хуже. А в их домике при маяке уже давно поселился кто-то другой, новый смотритель, с обеими ногами и без дочери. Или наоборот — с дочерью, которая гораздо умнее Лампёшки, умеет читать и писать и никогда не забывает про спички, с дочерью, которая сейчас спит в её кровати, под её клетчатым одеялом. Или…
Ничего-то она не знает. Забралась на такую верхотуру и так ничего и не выяснила.
В комнате кто-то есть.
Под кроватью — там кто-то есть, и он тихо рычит.
Значит, правда… Значит, кто-то здесь всё-таки живёт.
Вот дура! Скорее отсюда, надо уносить ноги! Мама, помоги!
Но мамы рядом нет, ведь она сама ей сказала: ты умерла, не лезь в мои дела. Осколок зеркала — и тот остался внизу, двумя этажами ниже, на стуле, там ещё лежит наволочка с сухими носками, а рядом стоит кровать с тёплой постелью.
Прыгай на пол, Лампёшка, и беги, беги вниз!
Но ноги отказываются. Она сидит на подоконнике, не в силах пошевелиться. Дура, какая же она дура!
Дурак, какой же он дурак!
Заснул, а в это время в комнату кто-то проник. Кто — неизвестно, но он сидит на подоконнике. Сидит и дышит.
— В атаку! Рви его на куски! — кричит монстр у него в голове. — Встреть врага с достоинством и без пощады! С честью и с высоко поднятой головой, кусай здесь, кусай там…
Но поднять голову он уже не в силах, и ему так хочется пить. Он мог бы выпить целое озеро и ещё два в придачу. В горле дерёт, кожа потрескалась — наверное, у него жар.
Такой решительный момент, его жизнь висит на волоске, а он валяется под кроватью! Ну и тряпка!
Рычание больше напоминает стоны, но Лампёшка колеблется.
Она уже давно здесь сидит, и её так никто и не съел. Но кто-то там есть.
Всё-таки монстр. Чудовище, которое умещается под кроватью.
Но чудовищ не бывает.
— Чудовищ не бывает! — шепчет Лампёшка.
Внезапно существо под кроватью разражается сиплым, похожим на шипение хохотом. Лампёшка в ужасе подтягивает ноги повыше.
Выходит, чудовище и впрямь существует, и оно шипит как змея.
Под кроватью затаилась змея, а она даже без башмаков. Как же добраться до двери?
Девочка вспоминает забинтованную ногу Марты. Капли крови на лестнице.
Она обхватывает колени руками и съёживается в комочек.
Это всего лишь ребёнок, понимает он, да ещё и девчонка, перепуганная, поди, и беззащитная, уж она-то ему точно по зубам.
Если бы не усталость и не жар, он бы в два счёта её…
— Что, Эдвард?
Покусал, разорвал, выпил всю кровь? Да нет, скорее…
Попросил бы воды, позвал бы на помощь, умолял бы…
Нет! Ни за что! Он — монстр, а монстры наводят ужас, требуют: дай воды, или я тебя… Что он там собирался сделать?
Чудовищ не бывает, пищит она. Ну, насмешила! Ей-то откуда знать? Даже отец так его называет, а она — «не бывает».
«Сейчас я тебя укушу, — думает Эдвард. — Вот только передохну чуток». Как же ему жарко… и как зябко…
В Лампёшкином воображении чудовище уже давно загрызло её, но на деле ничего не происходит. Его больше не слышно.
Но монстры коварны. Он, конечно, выжидает. Стоит ей шелохнуться, и тогда…
Ну и пусть себе выжидает, она и пальцем не шевельнёт — это она умеет.
Сквозь просвет между шторами она заглядывает в тёмную комнату. Различить что-то можно только в тех местах, по которым скользит луч маяка. Пол усеян книгами, повсюду разбросаны листы бумаги — исписанные, разорванные, в кляксах. На стенах — полки, на них — тоже книги, кривыми рядами. Кресло, низкий столик с чернильницами, перевёрнутая табуретка. В углу что-то темнеет — ванна, что ли? Посреди комнаты — большая деревянная кровать со скомканными простынями. А под ней — чудовище.
Чудовище, которое читает книги? Чудовище, которое умеет писать?
Она представляет себе картину: монстр, с чешуёй и всем прочим, сидит за партой в классе мисс Амалии, а та лупит его линейкой по щупальцам, когда он проливает чернила. Лампёшка прыскает со смеху.
Но почти сразу зажимает рот рукой.
Монстр под кроватью начинает пронзительно верещать.
Она смеётся над ним! Вовсе она его не боится, а наоборот, насмехается!
Никому не позволено над ним смеяться!
Сейчас он… сейчас он… как заревёт самым жутким, самым чудовищным голосом, на какой способен! Вот только из горла вырываются лишь хрип да сипение.
Ничего, он ей покажет! Её не видно, но она сидит там — со слухом-то у него всё в порядке. Нужно просто выждать момент. Пока она на высоком подоконнике, до неё не добраться, но полюбуйтесь: она уже и сама слезает на пол. Спасибо, дурёха, вот ты и попалась…
Она в носках, даже без обуви — пустяки для такого монстра, как он. Эти косточки он прокусит насквозь, он…
Оружие, ей нужно какое-то оружие. Ни дубинки, ни палки в комнате нет, но на полу лежит огромная плоская книга, и внезапно с Лампёшки спадает оцепенение, она спрыгивает с подоконника, хватает книгу, и, увидев, как что-то вылезает из-под кровати — что-то небольшое, намного меньше, чем она себе представляла, — она двумя руками обрушивает книгу на высунувшуюся голову с такой силой, что книга отзывается дрожью у неё в руках, а сама она валится на пол. Но и чудовище тоже: его тельце откатывается в сторону и остаётся лежать без движения.
Он не ожидал, что она способна так драться. Его голова, всё его тело дрожат от удара, и он проваливается в ночную тьму и не сопротивляется этому — он так устал.
— Повержен девчонкой… — фыркает отец где-то далеко, едва слышно. Затем — тишина.
Колыбельная для чудовища
Лампёшка вскакивает на ноги и бежит по влажному ковру к двери.
Наконец-то дверная ручка — здравствуй, дверная ручка… здравствуй, милая толстая дверь, тебя ни один монстр не проломит… привет, коридор…
