Лампёшка опускает чашку на стол.
— Я остаюсь, — говорит она.
— Шутишь! — Марта расплёскивает полчашки по столу. — Не может такого быть!
— Не шучу, — отвечает девочка.
— Да как же? Нельзя же ребёнка…
Но в её взгляде уже читается облегчение.
Из своего угла Ленни смотрит на Лампёшку, широко распахнув глаза, будто понял, что она только что сказала. Видно, и вправду понял: он задирает голову и подбрасывает в воздух горсть газетных обрезков. Они кружатся повсюду, попадают ему в рот и нос, Ленни разражается чихом и кашлем, а потом вместе с Лампёшкой собирает их. Закончив, он с серьёзным видом заглядывает ей в глаза и гладит пальцем по повязке.
— Мне уже не больно, Ленни, — говорит Лампёшка. — Правда не больно.
— Что ж… — Марта подливает себе ещё кофе. — Не скажу, что я не рада твоему решению. Но ты уверена, девочка? Никто здесь не задерживается. Я и сама бы ушла, если б могла. Да и хозяин в этот раз так надолго уехал. Может, и совсем не вернётся. И останемся мы тут навсегда с его… С этим…
— А имя у него есть? — спрашивает Лампёшка. — Я назвала его Рыбом, но от этого он только взбесился.
— Э… да… — отвечает Марта. — Как его там? Ну же, его зовут… Ох, ну и дырявая у меня память! Ах, да, Эдвард, конечно! Эдвард Роберт Джордж Эванс. Как господина.
— Как Адмирала? — удивляется Лампёшка. — Но почему?
— Я думала, ты уже сообразила. — Марта отрывает глаза от чашки и смотрит на девочку. — Это его сын.
Как приручить чудовище
«Эдвард, значит, — думает Лампёшка, поднимаясь по лестнице. — Не Рыб. Эдвард». Имя Рыб ей кажется более подходящим. На подносе позвякивают чашка с тарелкой — у девочки слегка дрожат руки.
Кролик так и остался безымянным. Она придумала ему кучу кличек: Пушистик, Длинноух, Вилли… Но мама говорила: «Не надо. Не надо его никак называть. Только привяжешься зря».
Так и случилось. Лампёшка держала его на руках, ласкала, пока он не привык к ней, пока не стал спать в её постели и не перестал убегать.
Мама качала головой:
— Не вздумай слишком его любить.
— А я буду, — отвечала девочка. — Буду, и всё!
Двигаться осторожно, не пугать. Улыбаться. Говорить тихо, ласково. Вот как нужно приручать. Никакое он не чудовище, это уж точно. Кролик поначалу тоже кусался.
Лампёшка тихонько отодвигает засовы.
— Не бойся, это всего лишь я, — объявляет она поспешно, открывая дверь.
В комнате по-прежнему дурно пахнет. Надо открыть окно, постирать простыни, надо…
— Стучаться не умеешь? — доносится до неё сердитый голос. Откуда — непонятно.
— Э-э-э… умею.
Лампёшка оглядывается. Шторы снова задёрнуты. Солнце почти не пробивается сквозь щели, в комнате темно.
— Ну так стучи, — говорит голос.
— Сейчас?
— Нет, сейчас не надо. Ладно, забудь. Поставь поднос. Сюда.
Лампёшка всё ещё никого не видит. Но голос Рыба… то есть Эдварда.
— Сюда. Эй! Ты слепая или глухая?
И девочка наконец замечает: он лежит на полу, почти полностью спрятавшись под кроватью, перед ним — раскрытая книга, чёрные как смоль глаза рассматривают Лампёшку.
— Или просто безмозглая?
— Ах, вот ты где! — приветливо отвечает она. — Я тебя не…
— Что это? Что принесла?
— Твой завтрак, — радостно сообщает Лампёшка.
— Пахнет мерзко. Давай сюда. — Он нетерпеливо постукивает пальцами по полу.
— Ты, наверное, проголодался. — Девочка нагибается и ставит поднос на пол у кровати.
— Это ещё что такое?
— Э-э-э… Марта сказала, что ты ешь только рыбу, но рыбы не было, она сегодня купит, — быстро и дружелюбно объясняет Лампёшка. — Но ты так давно ничего не ел, что я подумала: принесу тогда яичницу…
— Забери обратно. — Мальчик отталкивает от себя тарелку, и яичница соскальзывает с куска хлеба. — А это? Молоко, что ли? Молока я не пью.
— Но ты уже очень давно ничего не…
— Потерплю ещё денёк. Принеси лучше свежей воды. В стакане. В чистом стакане.
Лампёшка окидывает взглядом комнату: кругом грязь, разводы плесени.
— В чистом стакане, — повторяет она. — Хорошо. Я…
— После этого можешь поменять постель, а в половине четвёртого пришли кого-нибудь. Мне нужно принять ванну.
— Ванну?
— Да, ванну. Каждый день в половине четвёртого я принимаю ванну. Ты в состоянии это запомнить?
— Конечно. Запомню.
Лампёшка наклоняется, чтобы забрать поднос. Мальчик бросает взгляд на повязку у неё на руке, но ничего не говорит. Вблизи она видит, что его кожа уже не такая серая и шелушащаяся. И сам он не такой измождённый, как прошлой ночью, не такой бледный и горячий. Сейчас, когда хвост не на виду, он кажется обычным мальчиком. Ну да, мальчиком — с зелёными волосами, чёрными как смоль бесовскими глазами и полным ртом острых зубов.
— Чего? Чего уставилась?
— Ничего, — спохватывается Лампёшка. — Ничего я не уставилась.
Она опускает поднос на большой комод, заваленный книгами и бумагами. Среди бумаг стоят грязные чашки, их надо будет снести на кухню. Она принимается раздвигать шторы на окнах.
— Я разве просил тебя это делать?
— Нет, — улыбается Лампёшка как можно дружелюбнее. — Но сегодня такое солнышко, что…
— Ненавижу солнце. Закрой.
— Вот как… Хорошо.
Она задёргивает шторы. «Гладить дикого кролика, пока тот не привыкнет, было проще», — думает она. Но и это заняло много времени. У пятого окна девочка задерживается. Вдали на фоне голубого весеннего неба — тёмно-серый маяк.
— Ты что, глухая? — говорит мальчик. — Или до тебя всё долго доходит? — Он нетерпеливо пощёлкивает пальцами.
— Ты что-то сказал? — оборачивается к нему Лампёшка.
— Да, дважды. Повторю: подай атлас, пожалуйста. Положи сюда.
— Чего?
— Ты не знаешь, что такое атлас?
— Знаю, конечно… просто не расслышала. — Лампёшка отводит глаза.
Не очень-то легко говорить с таким ласково.
— Атлас. Ат-лас.
Девочка озирается по сторонам.
— На букву «А».
— «А»?
— На книжной полке, — цедит он.
— Ага! — доходит до Лампёшки. — Это такая книга?
