Она пытается выскользнуть из-под него, но он прижал её руки к полу.
— Э-э-э… Но…
— Повтори!
— Как скажешь, — говорит она. — Спайка так спайка. Отпусти меня.
Он отпускает и заползает обратно под кровать.
— Это пройдёт с возрастом. Такое возможно. Если очень много тренироваться. Так сказал один доктор.
— Вот как… — говорит Лампёшка, потирая ноющей от боли рукой ноющий от боли затылок. Весёлая ей досталась работка, ничего не скажешь! — А как именно нужно тренироваться?
Эдвард молчит.
Для Ленни натаскать тридцать вёдер воды — пустяк. Заходя в комнату, он каждый раз боязливо оглядывается и расплёскивает воду целыми лужами, но, не найдя нигде чудовища, успокаивается. Выливает ведро за ведром в тяжёлую чугунную ванну. На поверхность всплывают ошмётки чёрного налёта, дохлые комары. «И грязь, повсюду грязь», — думает Лампёшка.
Она молча перестилает постель. Интересно, он когда-нибудь в неё ляжет?
Из-под кровати слышно, как мальчик рвёт рыбу зубами и пережёвывает.
— Правило первое: мне нельзя с головой уходить под воду. Правило второе: в воде можно находиться сто тридцать пять секунд. Ровно сто тридцать пять — ни секундой больше, ни секундой меньше. И время отсчитывать будешь ты. Умеешь?
— Умею, — вздыхает Лампёшка. — Запросто. Но почему так недолго?
— Чем меньше, тем лучше.
Мальчик всё ещё наполовину скрывается под кроватью, рубашку он уже снял. Тело его худое и бледное, с остро торчащими лопатками.
— Но ведь гораздо приятней…
— Ты вообще способна просто делать что говорят?
— Способна.
— Вот и делай. И считать будешь ты, потому что я забываю.
— Как это — забываешь?
— И не подглядывать! Пока я лежу в ванне, смотреть на меня нельзя. Это третье правило. Ясно? Отворачиваешься к стене и считаешь. Вслух.
Лампёшка кивает и шлёт улыбку Ленни, который ждёт её за порогом.
— А когда время кончится, поможешь мне вылезти. Даже если я не захочу. Вылезти — это обязательно. Поняла?
— Поняла-поняла.
Он выбирается из-под кровати и ползёт по комнате. Тёмный хвост — нет, спайка, — извиваясь, тянется за ним. Добравшись до края ванны, он делает глубокий вдох и пытается подтянуться. Не выходит. Он пробует ещё раз. И ещё.
— Я смогу, — пыхтит он. — Всегда мог.
— Давай помогу?
— Ты подглядываешь!
— Не хочешь — не надо.
Лампёшка отворачивается и слушает, как он бьётся, чертыхаясь вполголоса:
— Ну давай же, слабак, неженка! Давай же!
— Ты был болен, — говорит она. — Прошлой ночью чуть не умер, помнишь?
— Ну и что? Это не оправдание… — Она слышит, как он опять соскальзывает на пол. — Смогу, и всё. Нет, не лезь! Не смотри!
Лампёшка, не слушая, подходит к мальчику и обхватывает его за пояс. Он такой лёгкий, что она без труда его поднимает. На миг она чувствует прикосновение его хвоста, прохладного и мягкого, как лягушачья кожа. Мальчик плюхается в воду и выныривает, отфыркиваясь и вопя:
— Нельзя! Мне нельзя с головой под воду!!! Я же говорил! Почему не слушаешь?
— А, да, забыла.
— Иначе я утону, говорил же! У тебя что, совсем мозгов нет?
Лампёшка вздыхает. Гладь кролика, милого кролика.
— И уйди! Не смотри! И считай: семь, восемь…
— Уже начинать?
— Да, безмозглая девчонка! Десять, одиннадцать…
— Но всё-таки зачем? Ладно, уже начала, уже считаю! — От взгляда его чёрных глаз она всякий раз вздрагивает. — Э-э-э… тринадцать, четырнадцать…
Медленно считая, Лампёшка подходит к двери, из-за которой выглядывает Ленни.
— Шестнадцать, семнадцать, — продолжает она. — Спасибо тебе, милый Ленни. Восемнадцать, девятнадцать. Я скоро закончу, но ты иди, если хочешь. Двадцать. Двадцать один. — Она улыбается парню, но вдруг замечает, что Ленни вовсе не смотрит на неё, а с разинутым ртом разглядывает что-то у неё за спиной. Лампёшка оборачивается.
Эдвард лежит в ванне, голова наполовину под водой. Его глаза медленно распахиваются, и цвет их начинает меняться.
Чёрные — карие — тёмно-зелёные — охряные — оранжевые — золотые. Глаза, полные золота, глаза, из которых льётся золото.
Лампёшка изумлённо разевает рот. Рядом тяжело дышит Ленни, и вместе они не сводят взгляда с тёмного угла комнаты, где внезапно стало намного светлее. Девочка забывает, что ей запрещено подглядывать. Забывает про счёт.
«Я падаю, — думает Эдвард. — Я падаю, и поймать меня некому».
Он не доверяет ей ни на грош, этой упрямой девчонке. Йозеф тысячу раз повторял: чем меньше, тем лучше. Нельзя тебе долго находиться в воде, мальчик. Ни в коем случае. Это опасно.
Наверняка она не умеет считать, наверняка запутается. Никто о нём не заботится, он предоставлен сам себе, ему нельзя терять головы. Он судорожно сжимает края ванны. Сколько уже прошло времени, сколько ещё осталось?
Он чувствует, как вода ласкает его кожу, наконец-то! Такая прохлада, такая нега, ему так этого не хватало. Может, на этот раз покупаться чуточку дольше? Забудь ты о ней, об этой безмозглой девчонке! Забудь о времени, забудь обо всём, забудь самого себя… Почувствуй прохладу, почувствуй нежность…
Нет! В этом-то всё и дело, как раз в этом! Нельзя! Он напрягает слух, чтобы услышать, сколько прошло времени. Уже пора вылезать. Почему она его не вытаскивает?
Он чувствует, что падает… и поймать его некому.
— Я тебя поймаю, — нашёптывает вода. — Падай. Не бойся.
Только когда голова мальчика — подбородок, рот, нос — начинает медленно погружаться в воду, только когда она понимает, что золотые глаза вот-вот с шипением потухнут, Лампёшка спохватывается. Сколько секунд прошло? Она понятия не имеет, наверняка больше, чем…
— И… сто тридцать пять! — торопливо объявляет она. — Пора вылезать!
Мальчик погружается всё глубже, его руки соскальзывают с кромки ванны в воду. Лампёшка быстрым шагом подходит к ванне, засовывает руки в холодную воду и пытается его вытащить. Невозможно: кажется, он стал теперь гораздо тяжелее.
— Ленни, помоги!
Он не хочет помогать, ни капельки не хочет, но девочка зовёт, и он всё же осторожно заходит в комнату и вынимает мокрого мальчика из воды. Ленни как можно дальше отставляет голову и зажмуривается, словно держит в руках гнездо ядовитых змей. Бросив Эдварда на кровать, он поскорее прячется в коридоре.
Золотые глаза закрылись. Мальчик лежит на простыне, его грудь медленно вздымается и опускается. Его хвост — самый настоящий хвост, видит теперь Лампёшка. По всей его длине тянется тонкий белый шрам, как будто кто-то когда-то пытался разрезать его надвое. Лампёшка накрывает мальчика чистой белой простынёй.
