Но и сейчас он прежде всего бакалейщик, и его руки уже копаются в шкафу.
— «Ласточка»? Высшего качества? Но сперва тебе нужно согреться. Не понимаю, как можно ребёнка в такую погоду…
— Фредерик! Кто там? — доносится сверху голос миссис Розенхаут.
— Это Лампёшка, за спичками.
— Лампёшка с маяка?
— Послушай, сколько Лампёшек ты знаешь?
— Пускай поднимается сюда!
— Я уже и сам сообразил.
Вздыхая и качая головой, мистер Розенхаут забирает у Лампёшки насквозь промокший шарф, вешает его на бочку с маслом и отдаёт девочке свой. Шерсть царапает её мокрую щёку.
— Башмаки оставь тут, мокрое снимешь наверху, а там уж мы найдём тебе что-нибудь…
— Нет, спасибо, — говорит девочка. — Мне надо домой.
Шарф соскальзывает на пол, но она его не поднимает, а заворачивает спички в замшу и кладёт в корзинку. И выбегает на улицу.
Корзинка
Тем временем Август, чертыхаясь, ковыляет по комнате.
Он вывернул на пол все выдвижные ящики, вывалил из шкафа всю одежду. На полу валяются кастрюли и рубашки, чашки и сухой горох. Спичек нет. Нигде.
Он проклинает Лампёшку и себя самого. Очаг только что погас, плита холодная как камень. Он швыряет в угол бесполезную керосинку. Поднимает, опять швыряет. В окно барабанит град. Что же делать? А что тут поделаешь. Ну куда запропастилась эта девчонка?
Он карабкается по лестнице, подпрыгивая на здоровой ноге шестьдесят один раз. Девчонки нет и наверху. Ветер едва не перекидывает его через ограждение.
Волны бьются о башню. Волны высотой с дом, огромные зелёные чудища — они хотят поглотить, своротить всё на своём пути. За башню он не боится, он боится за корабли, которые ветер в этой непроглядной тьме несёт в бухту. Сквозь вой ветра ему уже чудится хруст корабельных носов. Это он виноват. Нет, виновата девчонка, эта дрянная девчонка. Да где же она?
Август пытается пронзить тьму глазами. Прошу тебя! Пожалей меня. Прошу тебя, не свались в море, вернись домой целой и невредимой. Прошу…
Он отгоняет эти мысли презрительной усмешкой. Проси не проси — его самые заветные желания никогда не сбываются, а сбывается то, чего он больше всего на свете не хочет. Как будто до него есть кому-то дело!
Так пропади оно всё пропадом! Пускай корабли искрошит в щепки, ему-то что! Пускай эту дрянную девчонку унесёт ветром…
Дрянная девчонка продирается сквозь шторм к дому. Во всяком случае, пытается.
С ветром она больше не разговаривает. Они уже давно не друзья, он дует ей прямо в лицо.
Лампёшка еле продвигается вперёд. Спотыкаясь, она пересекает площадь, усеянную листьями и ветками, и добирается до порта, до пристани.
Перед базальтовыми ступеньками Лампёшка в испуге останавливается. Ветер загнал море на ступени, почти до самого верха. Тропу к маяку можно разглядеть только по белой пене, которая бурлит вокруг камней. Неужели придётся плыть?
Она смотрит на маяк, чернеющий на фоне тёмного неба. Внутри отец, наверное, сердито ковыляет кругами — она видит, какой он злой, какие свирепые взгляды кидает на дверь, она ясно видит эту дверь, ручку двери, надо лишь протянуть руку и дотронуться до неё…
Она прижимает корзинку к груди и ступает в воду.
Поначалу всё не так плохо, поначалу Лампёшка ещё нащупывает столбики, а её ноги находят под водой камни. Ветер свистит:
— Здравствуй, здравствуй, подружка! Вернулась? Пришла наконец со мной поиграть? Маячника дочь, скажи, не робей: неужто ты моря и ветра сильней?
— Да! — Лампёшка пытается перекричать шторм. — Представь себе! Я — сильнее!
Она упрямо перебирается с камня на камень. Вокруг клокочет тёмная вода, поднимается всё выше, кусает холодом её лодыжки, колени, бёдра. Сердце Лампёшки бьётся как безумное.
Подняв глаза, она видит, что преодолела уже полпути. Самый опасный отрезок ещё впереди, но половина пройдена.
— Видишь, ветер?! Всё равно ты меня не…
Ветер выхватывает у неё из рук корзинку. Подбрасывает высоко, крутит над головой, просто из вредности, и уносит — вместе со спичками. Подальше, за море, на берег чужой, пусть будет подарок девчушке другой… Лампёшка видит, как крошечная точка исчезает в тёмном небе. Она визжит от ярости, и ветер заливает ей рот морской водой, солёной и холодной, а она и так продрогла, и всё потеряно. И слёзы тоже солёные — никакой разницы.
Она смотрит вперёд, потом назад. Маяк так же далеко, как и берег, такой маленькой девочке в таком большом море не добраться ни туда, ни туда. Но домой теперь, без спичек, можно и не возвращаться.
Вода поднимается всё выше, и её ноги отрываются от камней. Плавать она умеет, но не пытается.
«Мама, — думает она, — я уж лучше к тебе. Отцу, конечно, будет грустно, но он и так всегда грустный».
Она тонет.
Лампёшка не чувствует, как к ней подплывают холодные тела, как её хватают холодные руки. Облака зелёных, как водоросли, волос колышутся в волнах. Смешки, хихиканье:
— Ах, бедняжка, детёныш, утопший детёныш…
Её голову поднимают над водой, её тащат к маяку, на полуостров, и бросают на камни:
— В нашей воде двуногим не место!
Там, у двери своего дома, и лежит теперь Лампёшка, а тем временем в бухте гибнет корабль.
Скала
И, как всегда, на следующий день вновь встаёт солнце. Вода в бухте лежит неподвижно, словно пристыжённая:
— Волны? Да как можно!
— Шторм? — еле слышно шепчет ветер. — Нет-нет, я тут ни при чём!
Он ласкает лицо девочки, будто поглаживая рукой.
— Мама… — Лампёшка приходит в себя. — Мама… Я умерла? — в замешательстве спрашивает она.
Мама у неё в голове тихо смеётся:
— Нет, девочка моя. Ты не умерла.
— Нет? — Лампёшка почти разочарована. — Правда не умерла?
— Правда. Твоё время ещё не пришло. Разве ты не слышишь криков чаек? Не чувствуешь запаха воды? Ты всё ещё здесь.
Лампёшка чует запах солёной воды, слышит ор птиц. В спину ей врезаются камешки, платье мокрое насквозь. Она приоткрывает глаза и сквозь ресницы видит прямо над собой высокую серую башню — маяк, а ещё выше — облака. Она не знает, как сюда попала, но всё остальное помнит.
— Я опоздала, мама.
