Лампёшка тут же всё понимает. Она бросается к двери кухни прямо с полотенцем в руке.
— Да! — кричит она. — Да, именно это мне и нужно! Как ты догадался?
Тележка
— Нет! — говорит Эдвард. И речи быть не может.
Что это она ещё выдумала? Выйти из комнаты? Спуститься вниз? А потом, разумеется, на улицу, где холодно, да ещё в тележке, которая, ясное дело, трясётся и из которой он выпадет и что-нибудь себе сломает? На улицу, где его могут увидеть? Ничего ужаснее и представить себе невозможно!
— Да, но… — не сдаётся Лампёшка. — Ты наконец увидишь, какие они на самом деле — деревья, птицы, цве…
— Птиц я и так всех знаю, — возражает Эдвард, и это правда. Он знает, какое у них оперение, где они обитают, как строят гнёзда и как поют, — знает назубок.
— Из книг! Это ведь не то же самое.
Это ещё почему? На улице разве что шуму больше, и только.
— Нет, — повторяет он из-под кровати. — Уходи. Придёшь в полчетвёртого.
— Да, но… — Она просто неспособна замолчать! — Мы могли бы и за ограду выехать разочек. Съездить к морю. А хочешь, к маяку сходим. Заглянем в порт или…
— В порт? — шепчет Эдвард. Где швартуется корабль его отца? — Правда?
— Ну, может, не сразу.
— Тогда нет. Забудь.
— Но в другой раз можно. Для начала прокатимся у дома, в саду.
— Хм… Нет, всё-таки нет.
— Я буду очень осторожна, правда.
— Нет.
— И там совсем не холодно.
— Нет.
— И я тебя одеялом укрою.
— Не-е-ет! — Он опять с головой заполз под кровать, как можно дальше. — Не хочу, не хочу. Нет, и всё.
На время воцаряется тишина.
— К тому же, — вдруг тихонько говорит он, — мне всё равно не спуститься с лестницы.
Эдвард моргает и жмурится. Свет слепит глаза, воздух ласкает прохладой щёки. Очень много света, очень-очень много воздуха. Небо огромно, по нему плывут исполинские облака, деревья — целые башни с разлапистыми ветвями, и зелень кругом, всё здесь до ужаса зелёное, столько запахов и звуков — шорох листьев, пение птиц, собачий лай, — в глубине сада стоит кто-то худощавый в длинном плаще, мимо проносятся громадные псы, и все, все, конечно же, глазеют на него. Эдвард зарывается носом в одеяло и прижимается к Ленни. Тот стискивает его посильнее, и мальчик слегка успокаивается.
— Пойдём, — говорит Лампёшка. — Осталось только спуститься по ступенькам. Прокатимся немножко по саду, и на сегодня хватит. Ленни, ты будешь лошадкой.
Ленни с серьёзным видом кивает. Лошадкой так лошадкой.
Тележка сколочена в самый раз под Эдварда. Его спина удобно опирается о бортик, а спайку можно сложить на подушку. Ленни осторожно опускает мальчика в тележку, а Лампёшка укрывает его одеялом. Лошадка берётся за ручку, и они трогаются с места.
Эдвард зажмуривается. И зачем он дал ей себя уговорить, глупо, как же глупо! Ему будет больно, неловко, он уже весь напрягся в предчувствии неприятностей. Но колёса едут гладко, одеяло тёплое, тележка почти не трясётся. И они едут, едут по тропинке.
Эдвард выхватывает взглядом крохотные кусочки того, что попадается им на пути. Обломок коры. Пучок травы. Там — ветка, листья колышутся на ветру. Кажется, клён. Или мелколистная липа, или… поди разберись: тут всё растёт вперемешку. Да и птицы кричат и свистят не по очереди, они заливаются как одержимые, и он не узнаёт ни одной.
«Всё это было здесь всегда, — думает он. — Всё здесь на своём месте».
Кроме него.
Он поднимает глаза. Вон его башня, его окно, внутри — его кровать. Скорее бы туда вернуться!
— Как ты, Рыб? — справляется Лампёшка. — Не слишком трясёт?
— Не слишком, — высокомерно отвечает Эдвард. Не такой уж он и немощный.
Ленни — смирная лошадка, они едут медленно, почти ползут. Вокруг вонючего бассейна, мимо зелёной живности: собак, дракона, лебедя с недоделанной шеей.
— Молодец наша лошадка, правда? — улыбается Лампёшка.
— Неужели это его рук дело? — Эдвард не верит своим глазам.
— Его-его, — кивает девочка. — Лучше Ленни с ножницами никто не управляется.
Ленни гордо и в то же время смущённо оглядывается на них. А потом подпрыгивает:
— Иго-го-го!
— Доедем до ограды? Или уже хочешь обратно?
Эдвард качает головой. Ещё немного. Он слегка выпрямляется в тележке. Это ему по силам. Он не боится. Да ничего сложного тут, вообще-то, и нет.
Лампёшка приносит всё, что ему хочется поразглядывать поближе: пучок странного пушистого мха; цветок, смахивающий на зонтик, — надо будет посмотреть, как он называется; камень с золотой жилкой. Эдвард аккуратно складывает всё под одеяло.
Псы с любопытством подбегают к нему, тот, что посмелее, даже обнюхивает его пальцы. Эдвард бесстрашно протягивает ему ладонь — подумаешь! Им просто нужно показать, кто здесь хозяин, говорил отец. Мальчик знает их клички: Дуглас и Логвуд. Он зовёт их, и они подбегают к нему, как к отцу. Если Ленни их подтолкнет, конечно.
Эдвард опускает одеяло пониже.
— Завтра пойдём опять, — решительно заявляет он.
— Хорошо, как скажешь, — отвечает Лампёшка. — Куда бы тебе хотелось? К морю? В порт?
Его чёрные глаза расширяются:
— Завтра? А можно?
— Почему бы и нет? — пожимает плечами Лампёшка. — Попрошу у Ника ключ, выедем за ворота и покатим по дороге…
— Это ещё что такое? Вы что, все с ума посходили?
На тропинке стоит Марта с авоськами, из которых торчат рыбьи головы и пучки лука-порея.
— Это запрещено, строго-настрого запрещено. А ну-ка, в дом! Сейчас же!
— Почему? — недоумевает Лампёшка. — Мы же ничего плохого не делаем!
— Ленни, что я сказала? Домой, мигом.
Ленни всегда слушается маму и тут же разворачивает тележку, да так быстро, что Эдвард едва не вываливается из неё. Пискнув, он тут же ныряет под одеяло. Разгневанно сопя, Марта обгоняет их, на мальчика в тележке она и не смотрит.
Лампёшка ничего не понимает:
— Что случилось? Почему нельзя?
— Потому что! Ему нельзя на улицу, нельзя, чтобы его видели, ты же знаешь!
Марта подталкивает сына к крыльцу и идёт следом за ним с сумками в руках, стараясь не смотреть на Эдварда. Лампёшка сердито топает сзади. А ведь она всё так хорошо придумала!
— И тем более нельзя… — Марта замедляет шаг и мрачно смотрит на девочку. — Тем более ему нельзя выезжать за ворота. Никогда. Ты меня поняла, девочка-у-которой-всё-промеж-ушей-пролетает?
