Но сперва можно чуток поглазеть вокруг — тут столько всего!
Сквозь облака пробился водянистый солнечный свет и раскрасил воздух: небо заиграло фиолетовым, зелёным, золотым. Её рука больше не болит, а сегодня или завтра, самое позднее — послезавтра отец прочтёт письмо и подумает о ней.
«Дарагой папа, — написала она. — Как тваи дела мои харашо. Я тебя вижу из акна дома где теперь живу. Памаши мне разок? Незабывай кушать я вирнусь в следущий выхадной».
Лампёшка улыбается и засовывает руки поглубже в карманы нового платья. Какое же это волшебство — уметь писать!
Ярмарочный люд визжит и веселится, стайки детей перебегают от одного аттракциона к другому. «Гляди, вон там! И там! А это видали?» Ну и хорошо: никто не обращает на Лампёшку внимания, все глазеют на парад-алле, рассекающий толпу.
Клоуны в полосатых костюмах и на ходулях тянут за собой белых собачонок. Жонглёры подбрасывают в воздух всё, что только можно: ножницы, бутылки, апельсины, кроликов. Акробаты раскачиваются друг у друга на плечах, раскинув руки и размахивая флажками. Огнеглотатели дышат пламенем, а за ними…
— Вон, вон он! Слон!
Неужто слон? Такое нельзя пропустить, думает Лампёшка. Она забирается на бочку и смотрит поверх голов. Точно, вон он — выходит из-за шатра, помахивая хоботом.
Но внезапно она замечает кое-что ещё. Глаза Рыба.
Глаза Рыба? Этого не может быть, но вот они: та же форма, тот же цвет — глаза, из которых струится золото. Они не настоящие — нарисованы на афише у одного из шатров, что стоит по ту сторону от процессии циркачей.
Лампёшка спрыгивает с бочки и пробирается сквозь лес ног, мимо огнеглотателей и клоунов, проталкивается между разгорячёнными, пьяными телами, перепрыгивает через валяющегося на земле бедолагу — то ли спящего, то ли побитого, — и вот она у входа.
«У-мо-по-мра-чи-тель-ны-е у-ро-ды» — медленно читает она жёлтые, чёрные и алые буквы на афише. Под надписью изображены толстая бородатая женщина, карлик с большой головой и женщина с глазами Рыба. Вихрь зелёных волос, рыбий хвост. Русалка. Всамделишная! Неужто она внутри?
В будке у входа сидит толстяк и, подперев голову ладонями, хрипло и равнодушно выкрикивает:
— Ур-р-роды и чудища… Всего четвертак… Диковинные ур-р-роды… Спешите видеть…
У него странный глаз и огромные, сплошь покрытые татуировками, руки.
— Заходите подивиться забавам матери-природы… Дама с бородой, сиамские близнецы с двумя головами, да-да, из далекой России. Женщина, выловленная из моря… Пальцы в воду не совать… Всего четвертак…
Лампёшка дотрагивается до монетки в кармане. Что же делать? А как же вата?
Внутри глазам сперва приходится привыкнуть к полу- мраку. Между нишами, подсвеченными маленькими лампами, проложена дорожка из парусины. В шатре больше никого нет, все смотрят парад. Снаружи доносятся крики и звуки фанфар.
В первой нише стоит клетка, в ней на табуретке сидит женщина в костюме из перьев. Она маленькая как ребёнок, но старая и почти лысая. Её чёрные глаза-бусинки устремлены прямо на Лампёшку.
— Здравствуйте, — шепчет Лампёшка.
— Здравствуй, девочка. — Голос у женщины высокий, пронзительный. — Не робей, смотри себе на здоровье. Для того я тут и сижу.
— Э-э-э… я ищу русалку, — смущённо отвечает Лампёшка.
— А, русалку! По коридору налево, в аквариуме у задней стены. Но смотреть там особо не на что, да и беседу она поддержать не может. В отличие от меня. Я — с удовольствием. А хочешь, могу песенку насвистеть?
— Нет, спасибо, — благодарит её Лампёшка и быстрым шагом идёт дальше, мимо следующей ниши, где в кресле тихонько похрапывает дама с бородой. Кого-то она Лампёшке напоминает, но кого? Девочка крадётся на цыпочках, чтобы не разбудить женщину, но та внезапно открывает глаза и устремляет на неё внимательный взгляд. Она встаёт и как будто хочет что-то сказать, но Лампёшка идёт дальше, мимо печального темнокожего человека, такого высокого, что он достаёт головой до потолка, мимо двух старушек, у которых одно тело и одна пара ног на двоих, мимо мохнатого существа, что-то строчащего за небольшим бюро. Ей неловко, словно она тут нагишом: все эти создания сами ее рассматривают.
Рыб тоже мог бы здесь оказаться, думает Лампёшка. Сидел бы целыми днями, а на него бы все пялились. От этой мысли её захлёстывает гнев. К Рыбу просто нужно привыкнуть. Тогда он больше не кажется страшным и только совсем чуть-чуть — странным. Она ведь смогла к нему привыкнуть. Но в этот шатёр заходят не затем, чтобы привыкать, а затем, чтобы пугаться. Взвизгнуть «ай» — и до свиданья.
— Ай! — пугается Лампёшка.
За углом стоит большеголовый карлик, он не в клетке. Курит самокрутку и хмурится.
— Тут глазеть не на что. У меня перекур. Давай, проходи дальше.
— Э-э-э… мистер, я русалку ищу.
Карлик показывает себе через плечо.
— Да вот она. Приятного просмотра! — говорит он и затягивается.
Аквариум в глубине шатра обрамлён жутковатыми картинами, намалёванными на деревянных щитах. Русалки с острыми зубами и изогнутыми хвостами сражаются с гигантскими рыбинами. Они вонзают в рыбьи тела трезубцы, из ран хлещет кровь. Золотые глаза устрашающе блестят, чешуя искрится.
В стеклянном баке, полном воды, покачивается какая-то фигура. Вода грязная и зеленоватая, почти ничего не видно. Но ясно, что у фигуры есть хвост и зелёные волосы. Или это водоросли колышутся? Кожа у существа серая, хвост покрыт мелкими водорослями и морскими желудями подобно обломкам дерева, давно гниющим в воде. И пахнет здесь гнилью.
Лампёшка подходит поближе, чтобы разглядеть лицо русалки. Та еле помещается в бак, ей почти негде поплавать или распрямить хвост.
Девочке не терпится уйти из этого гнетущего, унылого места. К тому же здесь противно пахнет. Но она делает глубокий вдох ртом и подходит поближе. Русалка не шевелится. Лампёшка прикладывает руку к стеклу. «Ну же, обернись, — думает она. — Мне надо знать, для Рыба».
— Эй ты! Просыпайся! У тебя гости!
Лампёшка испуганно вздрагивает. У неё за спиной стоит карлик, руки в боки.
Русалка тоже вздрагивает. Резко взмахнув хвостом, она оборачивается. Из бака выплёскивается вода. Лицо русалки совсем близко к стеклу, и она свирепо смотрит на Лампёшку. Так же, как иногда смотрит на неё Рыб. И правда: глаза у них одинаковые.
Глаз
Эдвард, отдуваясь, лежит под кроватью. Мышцы рук дрожат. Но отдыхать некогда: он должен стоять, должен. Во что бы то ни стало. Ночью он никак не мог заснуть, а когда всё-таки засыпал, видел странные, беспокойные сны. Но это, разумеется, не оправдание.
