— Так как же? Отвечай! Напился? Так, что не мог работать?
Лампёшка переводит взгляд с отца на шерифа и обратно.
— Э-э-э… — Она кивает и одновременно пытается помотать головой, но у неё не получается. — Да-а-а… не-е-ет… — произносит она. — Точнее… — Она уже не понимает, нужно ли говорить или лучше молчать. — Но это неважно, я ведь ему помогаю каждый день, только вчера вот спички купить забыла, так что это я виновата…
Глаза Августа заволакивает красная пелена. Издали, из прошлого, доносится до него голос Эмилии: «Милый, не надо. Будет только…» Но он не знает, может ли быть хуже. Его выдала собственная дочь! Шериф, этот телёнок-переросток, разгуливает со своими помощниками по комнате, как у себя дома. Та баба в углу пялится на него, точно ничего омерзительней в жизни не видела… Он сжимает в руке трость.
— А теперь — ВОН ОТСЮДА!
Из его рта вырывается оглушительный крик, рука с грохотом обрушивает трость на стол, чашки подпрыгивают, а один из помощников шерифа взвизгивает от испуга. Второй снова схватил зеркало Эмилии, но Август выбивает его у парня из рук. Зеркало разбивается, осколки разлетаются по комнате. Ах, как же Августу хочется и самого шерифа жахнуть по башке — по этой безмозглой башке с телячьими глазами. Конечно, шерифа бить нельзя, это глупо, но ему всё равно…
— Перестань! — кричит Лампёшка голосом матери. — Перестань, папа!
И вместо шерифа он бьёт её.
Бьёт тростью по щеке. Щека сначала белеет, а потом вспыхивает, из уха вытекает струйка крови, но злость из Августа ещё не вышла, он уже заносит трость для следующего удара, и тут…
— Позор! — звенит голос учительницы, чьё имя Лампёшка забыла. — Позор! Как вы смеете! — Она подлетает и отбирает у него трость. — Собственного ребёнка! Животное!
Она оборачивается к шерифу и его людям.
— А вы стоите и ничего не делаете. Он дочь свою убивает, а вы и пальцем пошевелить не удосужитесь!
— Что вы, мисс Амалия, мы… — начинает шериф, — как раз собирались…
— Да-да, собирались, когда уже слишком поздно. — Она поднимает глаза к потолку, словно там сидит кто-то, кто с ней согласен. — Я вам уже рассказывала, шериф. А теперь вы и сами видите. Но я больше не намерена это терпеть. Ни минуты! Не такой я человек!
Наволочка
Лампёшка прижимает ладонь к щеке. Позже разболится не на шутку. А пока всё у неё внутри дрожит от испуга. Она сделала всё не так, сказала не то. Взглядом она ищет глаза отца. Хочет объяснить: «Я же помочь хотела!» — хочет, чтобы он посмотрел ей в глаза и снова увидел её, так бывает всегда, после каждого взрыва. Иногда через полчаса, иногда спустя несколько дней. Но он всякий раз потом жалеет, что сорвался. Вслух не признаётся, не может себя заставить. Говорит глазами.
Но прежде чем отец успевает на неё посмотреть, Лампёшка чувствует у себя на шее холодную ладонь, которая толкает её вперёд, в другую комнату. Мисс Амалия, вот как её зовут, вспоминает Лампёшка.
Мисс Амалия переступает через порог вслед за девочкой, пригибаясь, чтобы не удариться о притолоку. Перья её шляпки скользят по потолку.
— Пара платьев, — говорит она. — Смена белья, ночная рубашка. Носки.
Лампёшка поднимает глаза на учительницу. Это ещё зачем?
— И что-нибудь воскресное, конечно… — Мисс Амалия поворачивается к полке, на которой Лампёшка хранит одежду, и, увидев тощую стопку, нетерпеливо щёлкает пальцами. — Дай-ка мне чемоданчик. Я сама всё упакую.
— У меня нет чемоданчика, — шепчет Лампёшка.
Зачем чемоданчик? Она что, возвращается в школу?
— Тогда корзину. Или сумку.
Лампёшка качает головой. Мисс Амалия быстрыми руками обшаривает полки, раздражённо вздыхает и скидывает всё, что находит, на кровать. Лампёшкины платья, её криво связанные носки. Старую фланелевую ночнушку.
— Это взять?
— Я что, ухожу? — спрашивает Лампёшка. — Буду ночевать в другом месте?
— Да, детка.
Мисс Амалия нетерпеливо засовывает одежду в наволочку. Тоже старую и потрёпанную.
— Побудешь поначалу у меня. Пока не найдётся решение.
Она опять тянет Лампёшку через порог, обратно.
Шериф с помощниками снуют по комнате, перетаскивая вещи. Они опустошили шкафы и свалили в угол всё вперемешку. Кастрюли, чашки, хлебницу. Сверху — криво закатанный ковёр. Один из помощников возвращается со двора с двумя возмущённо кудахтающими курицами в руках и выпускает их в комнату. Повсюду валяются осколки маминого зеркала. Отец, съёжившись, сидит в кресле. Смотрит в пол, не на неё. Он всё ещё злится, это ясно. Лампёшка подбирает осколок зеркала.
— Фу, детка, брось, порежешься ещё, — говорит мисс Амалия.
Она трясёт Лампёшкину руку. Внезапно девочка вспоминает: когда ученики в классе вертелись или хихикали, учительница била их по пальцам. И когда из школы пришлось уйти, Лампёшка втайне обрадовалась.
— Бросила?
Лампёшка послушно кивает, но зажимает осколок в кулаке. Тот слегка врезается ей в пальцы.
«Мама, — думает она. — Что же это творится?»
— Тогда пойдём. — Женщина хватает Лампёшку за запястье и тянет к двери. — До завтра, шериф. Джентльмены.
Джентльмены прикладывают руки к шляпам.
— Мисс Амалия, — бормочут они.
— Не стоит меня благодарить, — говорит учительница, особенно напирая на слово «благодарить».
— Ах, простите, — спохватывается шериф. — Большое спасибо! Что бы мы без вас делали?
— Вот и я частенько задаю себе этот вопрос, — отвечает мисс Амалия и тянет Лампёшку за порог, в ночь.
Девочка оглядывается и бросает последний взгляд на комнату. Отец сидит в тени, его почти не видно. Глаз он не поднимает.
План мисс Амалии
Лампёшка лежит, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Мисс Амалия постелила ей на диване и, туго подоткнув со всех сторон накрахмаленные простыни, потушила свет и сказала: «А теперь спи спокойно». Но Лампёшка не спит.
В комнате пахнет чем-то ужасно чистым — хозяйственным мылом, что ли? И почти пусто: только стол и стулья с прямыми спинками, шкаф, на стене распятие, в углу большие часы, которые ужасно громко тикают — всю долгую бессонную ночь.
Лампёшка выпрастывает из-под крахмальной простыни руку, хочет прижать её к щеке, но кладёт на подушку: больно. Языком она то и дело трогает чувствительное место на внутренней стороне щеки, ощущая вкус крови. А перед глазами у неё стоит отец. Она вспоминает, как он на неё смотрел, что сказал и что потом сделал. Поговорить бы с ним! Послушать бы его дыхание! Или хотя бы храп. Ведь завтра она уже будет дома?
