Огонь.
Новый проблеск памяти… Пылающие доски, а Шэнноу швыряет и швыряет свое тело на них, пока они не поддались. А за ними – человек с поднятым пистолетом. Выстрел – как удар молотком по голове. И все исчезло.
Он был в церкви. Зачем? Наверное, слушал проповедь.
Осторожно встав с кровати, он увидел, что его вычищенная одежда аккуратно сложена на стуле у оконца. Прогоревшие дыры были заплатаны черным сукном. Одеваясь, он оглядывал эту каморку внутри фургона. Кровать узкая, но из полированной сосны, а у окна столик и два сосновых стула. Стены выкрашены зеленой краской, рама оконца резная, с узором из виноградных листьев. А над дверью очень странная резьба: два наложенных друг на друга треугольника образуют звезду. Над кроватью на двух кронштейнах – книжная полка. Пристегнув кобуры к бедрам, Шэнноу занялся книгами. Ну конечно. Библия. И несколько романов. Но у края стоял высокий тонкий том с сухими пожелтелыми страницами. Солнце заходило, и Шэнноу с трудом прочел название – золотое тиснение букв совсем стерлось – «Хроника западного костюма» Джона Пикока. С великой осторожностью он переворачивал страницы. Греческие одежды, римские, византийские, эпохи Тюдоров, Стюартов, Кромвеля… На каждой странице рисунки мужчин и женщин в меняющейся одежде, и на каждой странице указана эпоха. Поразительно! До появления самолетов очень многие верили, будто со смерти Христа прошло всего триста лет. Но мужчины и женщины, летающие на этих огромных небесных кораблях, безвозвратно изменили подобные предположения, рассыпали все предыдущие теории в исторический прах. Шэнноу вдруг задумался. «Откуда я это знаю?» Он поставил книгу на место, прошел в глубь своего приюта, открыл дверь и на неверных ногах по трем ступенькам спустился на землю.
К нему шла молодая женщина с короткими светлыми волосами. Она несла миску с тушеным мясом.
– Вам не следовало вставать, – сказала она укоризненно. И правда, его одолевала слабость, дышал он с трудом, а потому опустился на ступеньку и взял миску из ее рук.
– Благодарю вас, госпожа.
Она была на редкость хороша собой: сине-зеленые глаза, бледно-золотистая кожа.
– Память возвращается к вам, мистер Шэнноу?
– Нет, – сказал он и начал есть.
– Со временем вы все вспомните, – заверила она его. Снаружи фургон был выкрашен зеленой и алой красками разных оттенков, и с его места Шэнноу были видны еще десять фургонов, выкрашенных точно так же.
– Куда вы все направляетесь? – спросил он. – Да куда захотим, – сказала девушка. – Меня зовут Исида. – Она протянула руку, и Шэнноу взял ее. Пожатие ее пальцев было твердым и сильным.
– Вы отлично готовите, Исида. Мясо чудесное. Пропустив похвалу мимо ушей, она села рядом с ним.
– Доктор Мередит думает, что у вас трещина в черепе. Вы совсем ничего не помните?
– Ничего, о чем мне хотелось бы говорить, – сказал он. – Расскажите лучше о себе.
– Рассказывать особенно нечего, – сказала она. – Мы, как видите, странники. Следуем за солнцем и ветром. Летом пляшем, зимой мерзнем. Это хорошая жизнь. – В ней есть своя прелесть, – согласился Шэнноу. – И так-таки никакой конечной цели?
Она помолчала, но не опустила больших синих глаз под его взглядом.
– Жизнь – это странствования, мистер Шэнноу, с единственным конечным назначением. Или вы считаете иначе?
– Спорить с Исидой безнадежно, – сказал Иеремия, подходя к ним.
Шэнноу обратил взгляд на морщинистое лицо старика.
– Думаю, это верно, – сказал он, поднимаясь со ступеньки. Колени у него подогнулись, на него навалилась слабость, и он ухватился за край фургона. Глубоко вздохнув, Шэнноу сделал шаг вперед. Иеремия взял его под руку и пошел рядом с ним.
– Вы крепкий человек, мистер Шэнноу, но ваши раны были тяжелыми.
– Раны заживают, Иеремия. – Шэнноу смотрел на горы. Ближайшие были в узорах леса, но дальше, уходя в бесконечность, вставали другие вершины в неясной голубой дымке. – Такой красивый край!
Солнце медленно заходило за западный хребет, заливая его склоны расплавленным золотом. Шэнноу сосредоточил взгляд на отроге справа – песчаник будто светился изнутри.
– Он зовется Храмовой горой, – сказал Иеремия. – Говорят, это святое место, где обитают древние боги. Сам же я убежден, что это приют орлов и ничего больше.
– Мне это название не знакомо, – сказал Шэнноу.
– Потеря памяти не может вас не мучить, – заметил Иеремия.
– Но не сейчас, – ответил Шэнноу. – У меня в душе мир. Воспоминания, о которых вы говорите, исчерпываются смертями и страданиями. Они вернутся слишком скоро, я знаю. Но пока я могу любоваться закатом с великой радостью.
Они направились к реке.
– Благодарю за спасение моей жизни, Иеремия. Вы хороший человек. И давно вы живете так?
– Лет двенадцать. Я был портным, но тосковал по свободе под небесным простором. Потом вспыхнули войны Единения, и городская жизнь обрела еще большую уродливость. А потому я сколотил фургон и отправился в глушь.
В реке плавали утки и гуси. Шэнноу заметил следы лисиц.
– Как долго вы меня выхаживали?
– Двенадцать дней. Сначала остальные думали, что вы умрете, но я сказал им: нет. Слишком много шрамов у вас на теле. Вас трижды сражали выстрелами. Один раз в бедро, один раз в грудь и один раз в спину. А еще две ножевые раны – одна на ноге, другая в плече. Как я сказал, вы крепкий человек и не легко сдадитесь смерти.
– Утешительная мысль! – Шэнноу улыбнулся. – А рану на бедре я помню.
Он тогда ездил неподалеку от Стены и увидел, как разбойники тащат из дома двух женщин. Он подскакал и перестрелял их, но один успел выстрелить. Пуля задела кость и вышла у крестца. Он бы погиб, если бы не помощь человеко-зверя Шэр-рана, который нашел его в вихрях метели.
– Вы где-то очень далеко, мистер Шэнноу. О чем вы думаете?
– Я думал о льве, Иеремия.
Они неторопливо поднимались по береговому откосу назад к кострам в кольце фургонов. Шэнноу очень устал и попросил Иеремию одолжить ему одеяла, чтобы он мог проспать ночь под звездами.
– И слышать не хочу. Полежите в постели день-другой, а там посмотрим.
У Шэнноу не было сил спорить, и он кое-как забрался в фургон. Иеремия последовал за ним.
Не раздеваясь, Шэнноу растянулся на узкой кровати. Старик взял несколько книг с полки и повернулся к двери, но Шэнноу его окликнул:
– Почему вы сказали, что я ношу бесславное имя?
Иеремия обернулся.
– То же имя носил Иерусалимец. Он ездил в этих местах лет двадцать назад. Вы, конечно, про него слышали?
Шэнноу закрыл глаза. Двадцать лет?
Он услышал, как закрылась дверь, и некоторое время лежал, глядя в оконце на далекие звезды.
