– Наверное, ты искусный лекарь. Никакой боли, будто я ее и не ломал.
– Не слишком на нее опирайся, – сказал Кормак. – Я вырежу тебе костыль.
Мужчина свесил голову и посмотрел на свою дочь у очага. Убедившись, что она спит, он улыбнулся, показывая щербатые передние зубы.
– Мы тебе благодарны, и я, и она. – Он натянул одеяло на свое голое тело. – А теперь я посплю еще.
– Кто на вас охотится?
– Это тебя не касается, – последовал негромкий ответ, смягченный неловкой улыбкой.
Кормак пожал плечами и отошел. Быстро надел шерстяную тунику, гетры, сапоги из овчины и вышел за дверь.
С края крыши свисали, капая, сосульки, а в серости неба появились голубые разводы. Около часа он колол дрова, чтобы пополнить запас поленьев, а потом вернулся в хижину, откуда доносился запах жарящейся грудинки.
Мужчина, одетый, сидел за столом, а рядом с ним девушка, закутанная в одеяло. Андуина аккуратно нарезала мясо, и слепота ее была очевидна: она наклоняла голову, ее глаза словно вглядывались в стену напротив.
Когда вошел Кормак, она улыбнулась.
– День чудесный?
– Обещает быть таким, – ответил он, чувствуя какое-то изменение в воздухе. Мужчина о чем-то задумался, хмурясь, не спуская глаз с Андуины.
Кормак сел к столу, и они молча приступили к еде.
– И что же ты думаешь делать дальше, Олег Хаммерханд? – спросила Андуина, когда они кончили есть.
– Откуда, госпожа, ты знаешь мое имя?
– А откуда ты знаешь мое? – ответила она вопросом на вопрос.
Олег откинулся на спинку стула.
– По всему миру люди стараются что-то узнать о благородной Андуине, Подательнице Жизни. Одни говорят, что ее забрал Вотан, другие, что она умерла. Мне повстречался человек, который видел, как был убит ее отец. Он сказал, что человек в монашеском одеянии, но с двумя мечами в руках, разделался с убийцами и спас принцессу. Этот человек был ты? – спросил он, переводя взгляд на Кормака.
– Если бы!
Олег снова повернулся к Андуине.
– Вотан обещал тысячу золотых тому, кто сообщит, где ты. Можешь себе представить? Тысячу золотых! И ни единого слова, ни единого знака.
– До этого дня, – сказала Андуина.
– Да, – согласился он. – Но мы тебя не предадим, пусть эти деньги удесятерятся и еще раз удесятерятся.
– Я знаю. Это не в твоей природе, Олег. – Андуина наклонилась к девушке, но та отпрянула. – Дай мне свою руку, Рианнон.
– Нет! – прошептала девушка.
– Дай! – приказал Олег.
– Она демон!
– Глупости! – взревел Олег.
Андуина откинулась на спинку стула и опустила руку.
– Ничего. У нас у всех есть свои страхи. Как близко от вас были охотники?
– Мы сбили их со следа в горах, – ответил Олег. – Но они не оставят поиски.
– Им нужна Рианнон, – сказала Андуина, – ведь она тоже обладает даром.
– Откуда ты знаешь? – спросил Олег, и в глазах у него мелькнул страх.
– Она позвала меня с горы. Вот почему Кормак добрался до вас.
– Я сожалею, что мы доставили вам столько забот.
Мы уйдем, как только моя нога срастется.
– Ты думаешь спастись от Вотана?
– Не знаю, госпожа. Всю жизнь я был воином – волком моря. Я не боюсь ни одного человека. Но…
Вотан ведь не человек. Его люди безумны. Они преклоняются перед ним… а тех, кто склоняется не совсем низко, выискивают и убивают. Люди в северных землях лишились разума. Вернулся бог. Грозный серый бог ходит между ними. Могу ли я спастись от него? Боюсь, что нет.
– Ты видел Вотана? – спросил Кормак.
– А как же! Я служил ему три года. Он силен, а это все, что нам нужно от вождя. Но он не просто силен, он обладает особым могуществом. Оно в его голове, в его глазах. Я видел, как воины по его приказу перерезали себе горло… и с радостью, что могут ему угодить. Он – как крепкое вино. Слушаешь его и словно упиваешься славой.
– Ты говоришь так, будто все еще поклоняешься ему, – прошептала Андуина.
– Это так, госпожа. Но я мужчина… и отец. Нареченные Вотана умирают. Моя Рианнон не для него.
– Как ты спасся? – спросил Кормак.
– Мне было повелено привезти Рианнон в его замок в Рэции. Я сказал, что повинуюсь, но вместо этого мы сели на купеческую трирему, отплывавшую в Испанию. Крепкие ветры и опасения, что надвигается страшная буря, заставили капитана укрыться под Пинната-Кастрой, но ветры были насланы Вотаном, и посланные им убийцы напали на нас у стен замка. И мы бежали, скрылись в разбушевавшейся вьюге.
– Сколько охотников ищут вас? – поинтересовался Кормак.
– Напало на нас всего пятеро, но их число пополняется. И ему повинуются другие силы, хотя при благородной Андуине я не стану о них говорить.
– Не бойся за меня, Олег. Я знаю про демонов.
Они тоже нападали на меня.
– Так как же ты осталась жива?
– Благодаря доблести других. Кормак спас мне жизнь, как и монах, про которого ты слышал.
– Так демонов можно победить?
– Непобедимости не существует. Нет такого зла, над которым нельзя взять верх. Пусть даже это сам Вотан.
– Мне бы хотелось, очень хотелось поверить этому, но он теперь король за морем, и все народы приносят ему дань своего уважения – даже Рим шлет дары с послами, которые кланяются и расшаркиваются.
– Утер не кланяется и не расшаркивается, – сказал Кормак. – Вотану еще предстоит переведаться с Кровавым королем.
– Я знаю. Об этом шепчутся во всем мире, Кормак.
В каждой харчевне люди гадают, за кем останется верх.
Говорят, Утер владеет волшебным Мечом, подаренным каким-то богом, – Меч этот однажды рассек небо, точно занавес, и люди увидели два солнца, пылающих на небесах. Мне хотелось бы увидеть день, когда они с Вотаном встретятся лицом к лицу.
– И мне, – согласился Кормак. – Кровавый король и Кровавый бог.
Рианнон напряглась, голова у нее вздернулась, ладони прижались к лицу.
– Что с тобой? – спросил Олег, и его могучая рука обняла ее плечи.
– Охотники отыскали нас, – прошептала она.
В наступившей тишине Кормак услышал, как заколотилось сердце у него в груди. Страх поднялся в горле комком желчи, и он почувствовал, что руки у него дрожат. Всю свою жизнь он был игрушкой чужих прихотей, его били плетьми и кулаками, не давали возможности выпрямиться и познать силу и мощь гордости, не давали времени обрести силу, заложенную в смелом сопротивлении. С Кулейном его поддерживал гнев, но теперь, при приближении врагов, он испытал жуткое отчаяние, холодом расползающееся по его коже, пригибающее к земле.
