– Я тебя не оставлю, – обещал он. – Обещаю.
Ее веки сомкнулись, и она уснула.
– Ты добр и ласков – большая редкость для воина, – сказала жена Асты, поднялась с постели, подошла к очагу, подбросила в него дров и раздула огонь. Галеад сел рядом с ней, подставляя себя разливающемуся теплу.
– Я нравлюсь детям, – сказал он. – Такое хорошее чувство!
– Меня зовут Карил.
– Галеад, – назвал он себя. – Ты давно живешь здесь?
– Я приехала из Рэции восемь лет назад, когда Аста заплатил выкуп моему отцу. Здесь хорошо, хотя мне не хватает гор. Что ты намерен сделать с девочкой?
– Сделать? Я думал оставить ее здесь, где о ней будут заботиться.
Карил улыбнулась мягкой печальной улыбкой.
– Ты сказал ей, что не оставишь ее. Она тебе поверила, и она совсем истерзалась. Ребенку не должно терпеть муки, которые перенесла она.
– Но я не смогу заботиться о ней. Я воин, и сейчас идет война.
Карил провела рукой по густым темным волосам.
В профиль ее лицо не выглядело миловидным, но в ней чувствовалась сила, придававшая ей благородную красоту.
– Ты обладаешь Зрением, правда, Галеад? – прошептала она, и у него по спине пробежала дрожь.
– Иногда, – признался он.
– Как и я. Здешние мужчины хотели присоединиться к готам, но я уговорила Асту выждать – знамения были очень странными. И вот пришел ты – человек с лицом не его собственным, но спасший сакского ребенка. Я знаю, ты за Утера. Но Асте я этого не сказала.
Знаешь почему?
– Нет.
– Потому что Аста тоже будет за Утера, прежде чем все это кончится. Он хороший человек, мой муж. А эти готы соблазнены злом. Аста созовет фиррд, когда убедится, что ты сказал правду. И сакские воины выступят против них.
– Без мечей? – сказал Галеад. – Утер ведь запретил саксам иметь оружие.
– Что такое меч? Орудие, чтобы рубить и колоть.
Мы, саксы, изобретательный народ, и наши воины научились сражаться топорами. Они выступят на помощь Кровавому королю.
– Ты думаешь, мы можем победить?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Но ты, Галеад, ты сделаешь много… и не мечом.
– Говори прямо, Карил. Я никогда не умел отгадывать загадки.
– Возьми девочку с собой. Ты должен повстречаться с женщиной – холодной, черствой женщиной.
Она – врата.
– Врата… куда?
– В этом я больше тебе ничем помочь не могу.
Девочку зовут Лектра, но мать называла ее Лекки.
– Но где мне найти для нее приют? Ты должна знать какое-нибудь место!
– Приюти ее в своем сердце, воин. Теперь она твоя дочь: она видит в тебе отца. Муж ее матери отправился в Рэцию служить Вотану, когда та еще носила Лекки, и девочка долгие годы ждала, что он вернется к ним, что она его увидит. В ее истерзанном уме ты – он и вернулся домой, чтобы заботиться о ней. Не думаю, что она выживет, если ты ее оставишь.
– Откуда ты все это знаешь?
– Знаю, потому что прикоснулась к ней, а ты знаешь, что я не лгу.
– Что она говорила, когда проснулась?
– Муддер тод? Мать умерла.
– А Фадер? Отец?
Карил кивнула.
– Дай мне руку.
– И ты узнаешь все мои тайны?
– Тебя это страшит?
– Нет, – ответил он, протягивая руку. – Но ты будешь думать обо мне хуже.
Она взяла его руку, несколько секунд просидела молча, потом отпустила ее.
– Приятных снов, Галеад, – сказала она, вставая.
– И тебе, госпожа.
– Теперь я усну спокойнее, – ответила она с улыбкой.
Он смотрел, как она направилась в глубину залы и скрылась в темной двери соседней комнаты. Лекки всхлипнула во сне. Галеад расстелил свое одеяло рядом с ней и лег. Она открыла глаза и прильнула к нему.
– Я здесь, Лекки.
– Фадер?
– Фадер, – подтвердил он.
* * *
Горойен была одна в своем покое без единого зеркала и вспоминала былые дни любви и величия. Кулейн.
Больше, чем любовник, больше, чем друг. Ей вспомнилось, как отец запретил ей видеться с этим воином и как она затрепетала, когда он крикнул ей, что приказал своим дружинникам найти его и убить. Тридцать лучших следопытов ее отца осенью отправились в горы. Вернулись восемнадцать. Они рассказали, что загнали его в ущелье, очень глубокое, а тут снег завалил перевалы…
Ни один человек не способен долго оставаться в живых в этой ледяной западне.
Поверив в смерть возлюбленного, Горойен перестала есть. Отец угрожал ей, высек ее, но не сумел сломить.
Медленно она теряла силы, и смерть почти настигла ее в ночь зимнего солнцеворота.
В полубреду, не в силах подняться с ложа, она не видела того, что произошло.
Во время пира в честь Поворота Зимы большая дверь распахнулась, и, пройдя через залу, Кулейн лак Фераг остановился перед таном.
– Я пришел за твоей дочерью, – сказал он, и сосульки в его темной бороде заискрились.
Несколько дружинников вскочили, обнажая мечи, но тан сделал им знак сесть.
– Почему ты думаешь, что сумеешь уйти отсюда живым? – спросил тан.
Кулейн обвел взглядом длинные столы, за которыми пировали дружинники, и засмеялся. Его презрение больно уязвило их всех.
– Почему ты думаешь, что не сумею? – возразил он.
Гневный рев раздался в ответ на дерзкий вызов, но вновь тан усмирил дружинников, подняв ладонь.
– Следуй за мной, – сказал он и повел воина туда, где лежала Горойен. Кулейн опустился на колени рядом с ложем, взял ее за руку, и она услышала его голос:
– Не оставляй меня, Горойен. Я здесь. Я всегда буду с тобой.
И она выздоровела, и они поженились. Но происходило это в дни перед гибелью Атлантиды, до того как Сипстрасси сделали их богами. И в последовавших веках у них обоих было много других возлюбленных, хотя в конце концов они всегда возвращались в священный приют взаимных объятий.
Что изменило их, спрашивала она себя. Власть? Бессмертие? Она родила Кулейну сына, хотя тогда он об этом не узнал, и Гильгамеш унаследовал искусство отца во владении оружием… почти в полную меру. К несчастью, он унаследовал надменность матери и полное отсутствие нравственных запретов.
Мысли Горойен обратились к последним годам. В довершение всех мерзостей она вернула Гильгамеша к жизни и взяла его в любовники. Чем обрекла себя гибели: Гильгамеш страдал редчайшим заболеванием крови, которое даже Сипстрасси излечить не могли. И больше одни лишь Сипстрасси не могли поддерживать ее бессмертия. Кровь и смерть удерживали ее в мире плоти.
