Совсем по-другому при переходе границы вели себя советские пограничники. У них были свои давние счеты с сопредельной стороной, оставившие свой след в названиях застав, полученных в честь погибших героев-пограничников, или их именах, навечно зачисленных в списки гарнизонов застав.
Свой переход границы они отмечали по-особому. Вооружившись пилами, они с особой тщательностью принялись выпиливать и выкорчевывать финские пограничные столбы. А когда с ними было покончено, стали усердно засыпать землей и затаптывать те места, где они находились.
Действуя подобным образом, они четко и ясно говорили всем и вся, что больше этого пограничного рубежа уже никогда не будет, а относительно нового так это мы ещё посмотрим.
В подавляющем большинстве у солдат, что вторглись в Финляндию, настроение было веселое. Свою роль в этом сыграл недавний польский поход, а также действия агитаторов, что две недели усиленно обрабатывали личный состав полков и дивизий, которым предстояло привести в чувство зарвавшихся белофиннов. Благодаря этому, солдаты были уверены, что финская армия откровенно слаба и малочисленна, и достаточно только один раз хорошо ударить, как она побежит без оглядки, подобно тому, как бежали поляки.
Кроме того, солдаты были полностью уверены, что финские трудящиеся, мобилизованные капиталистами в армию, только и ждут прихода советских братьев. Что стрелять они не будут, а будут оказывать всестороннюю помощь бойцам РККА.
В несколько ином виде, но полностью схожим по своему настрою, виделась война и многим командирам, ведущим в бой своих бойцов. На преодоление предполья они отводили пять дней, примерно столько же планировалось потратить на преодоление финских укреплений на Карельском перешейке. Не больше недели уходило на взятие Выборга, а затем марш-марш на Хельсинки и конец войне.
Успехи польского похода основательно вскружили голову отцам-командирам, и они были уверены, что к концу декабря, в худшем случае к Старому Новому году они закончат свой освободительный поход.
Истинное положение дел о том, что финны готовы оказать упорное сопротивление, не знал ни командарм Яковлев, руководивший всей этой массой войск, вторгшихся в Финляндию, ни командующий Ленинградским округом Мерецков. Отдавая приказ о начале боевых действий, нарком обороны посчитал лишним разводить страсти среди высшего командного состава.
– Лишнее это все. Вы же знаете, как это у нас бывает. Поступит директива сверху, и начнут каждого куста бояться, проявлять излишнюю предосторожность, – говорил Ворошилов, отвечая на предложение Шапошникова ознакомить руководство Ленокруга с полученными разведывательными сведениями. – Его задача прорвать финскую оборону, вот пусть он ее и прорывает, не отвлекаясь на другие задачи. Тем более что именно его штаб разработал план прорыва линии Маннергейма, и вы, Борис Михайлович, утвердили его без серьезных замечаний. Пусть люди попробуют свои силы в проведении наступательной операции.
– Меня беспокоит тот факт, что этот план создан на основе устаревших разведданных, срок которых более полугода. Всестороннего обследования финских укреплений перед началом боевых действий командармом Мерецковым не проводилось. Знай я об этом ранее, никогда не поставил бы свою подпись под этим планом операции.
– Ну не успел провести командарм перепроверку разведданных из-за цейтнота, в котором мы оказались. Да, дал немного маху, что теперь, всю операцию отменять? – с нажимом спросил нарком, прекрасно зная, что Шапошников не рискнет предложить Сталину перенести начало операции на поздний срок. Время работало против Советского Союза, ибо каждый день только укреплял силы его будущего врага.
– Я считаю, что нужно предупредить командарма Мерецкова о возможных трудностях, что могут возникнуть при прорыве финских укреплений, – предложил командарм, но нарком не услышал его опасений.
– Так мы им столько войск, танков и артиллерии дали, что они спокойно разнесут финнов к чертовой матери. Да и не успели они там за полгода ничего серьезного построить, – отрезал нарком, полностью уверенный в правоте своих слов и силе руководимой им РККА.
В том, что дело обстоит несколько не так, как это планировалось, старший лейтенант Василий Любавин убедился в первый же день наступления на предполье линии Маннергейма. Как имевший опыт боевых действий, его полк был переброшен к финской границе для прорыва вражеского укрепрайона.
Польский поход принес молодому волжанину повышение по службе и медаль «За отвагу». Комдив Рокоссовский упомянул о его удачных действиях в боевой обстановке в своем рапорте Тимошенко и своей властью представил лейтенанта к медали.
Привыкшего к просторам приволжских степей и широте украинских полей Любавина местные карельские особенности сильно озадачили. Небольшие финские дороги оказались не готовы к той огромной массе войск, что хлынула в наступление через границу. Пехота, танки, конные упряжки с полевыми орудиями и тягачи с пушками крупного калибра, бензозаправщики, машины со снарядами, полевые кухни – все находилось в движении, нещадно мешая друг другу.
Никакого управления проходом войск не было и в помине. На дороге действовал принцип «кто успел, тот и съел», въехавшие на дорогу машины не хотели уступать свое место на ней ни конному, ни пешему.
Все шли вперед, ориентируясь в основном по компасу. Карт было мало, и они были в основном у командиров полков и дивизий, в редком случае у комбатов. Из-за возникшего на дороге хаоса и бардака многие из соединений оказались оторванными друг от друга, а если этого не случалось, то на помощь тыловой поддержки рассчитывать не приходилось. Даже точно зная местонахождение своих подразделений, они не могли быстро пробиться к ним.
Крик, ругань и мат непрерывно стояли над военными дорогами весь световой отрезок дня. Именно здесь на финских дорогах как никогда остро встала проблема связи. Радиостанции были только в дивизиях, а привычная телефонная связь была невозможна. Вся надежда была на делегатов связи, но быстро найти и доставить командиру сообщение в этом дорожном винегрете оказалось просто невозможно.
Очень быстро выяснилось, что обходные маневры в условиях Карельского перешейка невозможны. С обеих сторон от дороги стояла стена леса и лежали покрытые снегом гранитные глыбы. Налети в этот момент на дорогу эскадрилья финских бомбардировщиков – и потери советских войск были бы огромны, но этого, слава богу, не случилось. Вся финская авиация в эти дни была стянута на защиту Хельсинки, который «сталинские соколы» уже дважды успели отбомбить, правда, не очень удачно.
Такая картина наблюдалась на всех дорогах в течение всех четырех дней, что соединения 7-й армии продвигались от границы в глубину финской территории. И чем дальше они уходили от пограничной черты, тем больше возникали проблемы логистики.
О них командиры полков и дивизий наперебой докладывали своим комкорам, те информировали командарма 2-го ранга Яковлева, но никакой реакции со стороны командующего не последовало. Вместо того чтобы дать команду навести порядок на дорогах, он продолжал упорно гнать войска вперед, бодро рапортуя Мерецкову, а тот в свою очередь Москве.
