А для альмирцев острова были священным местом.
– Мне помнится, что острова были больше, – сказал Фельгор, проследив за взглядом Бершада. – Или это просто я вырос. – Он покосился на Йонмара, занятого лепкой божка на планшире. – Чего это он?
– Там, в сердце моря, родились боги, – пояснил Йонмар, не прекращая своего занятия. – Если уж мы проплываем мимо, то надо почтить их должным образом.
– Эх, я просто обожаю этих ваших альмирских истуканов. А покажи-ка своего.
Йонмар гневно взглянул на Фельгора, но потом отвел руки, чтобы все могли оценить его труды. Глиняный болванчик был размером с руку; из глиняного туловища торчали медвежьи когти и ивовые прутья, а на месте глаз сверкали два рубина. Йонмар постарался на славу.
Фельгор оглядел истукана и спросил:
– А что ты с ним сделаешь, когда закончишь?
– Отправлю его в море, – ответил Йонмар. – Ничто не вечно.
– Ты готов расстаться с двумя рубинами, лишь бы боги не заскучали по родному дому? Да что такого особенного в этих островах?
– До рождения богов миром правили драконы и демоны, – сказал Йонмар. – И повсюду были только камни и горячая зола. Потом из морских глубин на берег выбрались лесные боги, принесли с собой деревья с густой листвой и зверей с теплой кровью. А когда земля заполнилась растительностью и жизнью, боги вытащили из морских глубин людей, чтобы мы с честью жили среди их творений. После смерти мы возвращаемся в море, и, если боги считают нас достойными, присоединяемся к нашим предкам и вечно живем в сердце моря.
– А если тебя сочтут недостойным?
– На твою душу накладывают проклятье, – пояснил Йонмар, – и ты становишься демоном, который не выносит солнечного света и живет среди кошмаров.
– А почему вы не лепите божков? – спросил Фельгор Бершада и Роуэна.
– Моя душа и без того проклята, – сказал Бершад. – А даже если бы и не проклята, когда меня лишили титула и имущества, то отобрали и тотемный кошель, потому что изгнанникам не позволено просить милости у богов.
– И у тебя тоже? – спросил Фельгор у Роуэна.
– Нет, мой при мне. Но я ничего не опасаюсь, – ответил Роуэн, покосившись на Йонмара. – А боги всегда чуют людское отчаяние.
Все умолкли.
– Как по мне, так все это глупо, но я все равно обожаю вас, альмирцев, – наконец сказал Фельгор. – Таскаете за собой кошели, набитые прутиками, косточками и драгоценными камешками. Любой карманник, прогулявшись по Туманному кварталу Незатопимой Гавани, награбит столько добра, что умрет от счастья.
– Зато я не поклоняюсь долбаным шестеренкам, – пробормотал Йонмар.
– А вот это самое распространенное заблуждение, – возразил Фельгор. – Балары не поклоняются Этерните. Мы ее сами сотворили.
– Люди не способны сотворить божество.
– Еще как способны. Для этого всего-то и нужно, что металл, проволока, гайки и болты – ну и чтобы люди с тобой согласились. Так что дело не только в шестеренках, а вообще в механизмах. В Баларии все устроено куда лучше, чем у вас в Альмире. Этернита служит нам, а не мы – ей. Так жить удобнее, и не надо все время бросать свои дела и лепить изваяния.
– Если у вас все так здорово, за каким хреном тридцать лет назад Балария пошла войной на Альмиру? – спросил Роуэн, не отрывая взгляда от бадейки.
– Не знаю, – ответил Фельгор. – Мне было всего два года.
А вот Бершад знал. Балария утверждала, что поводов для войны было множество – честь, завоевание, обучение дикарей-идолопоклонников. Но все сводилось к одному – к продовольствию. Стремительное расширение Баларской империи привело к тому, что кормить население было нечем, – и это еще до того, как грянул голод в Галамаре и Листирии. После поражения в войне с Альмирой Баларии пришлось закрыть границы, чтобы не пускать голодающих с окраинных земель в центральную часть страны.
– Потому что металлом, как камнями или головешками, сыт не будешь, – сказал Бершад. – Этернита не творит еду.
Фельгор пожал плечами:
– Ну, я простой вор, мне лишь бы где пригреться. Я не особо задумываюсь, как и почему все в жизни происходит, мне вся эта философическая дребедень ни к чему. От нее только устаешь. – Он обернулся к Вире. – А как у вас, в Папирии?
– А что у нас?
– Ну, вы же поклоняетесь какому-то небесному богу? Я что-то такое слышал.
– Папирийцы не поклоняются никаким богам. Мы просто с почтением относимся к луне и звездам.
– А почему?
– Луна вызывает приливы и отливы, которые уносят наши корабли в море. А звезды помогают нам плыть.
– И все? – Йонмар недоуменно наморщил лоб.
Вира посмотрела на него:
– Вот попадешь темной ночью в шторм, сразу все поймешь.
Миновав Сердечник, «Люмината» попала в шторм. Корабль мотало по волнам, палуба угрожающе кренилась, ее заливали струи дождя. Целую неделю Ториан и матросы не знали отдыха – перекрикивались, ставили и убирали паруса, травили шкоты, когда менялся ветер.
Наутро, когда шторм начал ослабевать, вдали появилась белая, как кость, полоса побережья Галамара. Море засыпало берег тысячами крохотных раковин, и солнце выжгло их добела. Издалека светлые изгибы прибрежных скал напоминали огромную змею, вытянувшуюся в бесконечность. На берегу виднелись небольшая гавань и город, а за ними вздымалась темная громада Вепрева хребта, отделявшего Галамар от Баларии.
– Аргель, – сказал Ториан, когда все собрались на палубе. – Самое северное поселение Галамара.
– У аргельских шлюх очень приятно пахнет изо рта, – заявил Фельгор. – Я бы сказал, они входят в первую пятерку среди остальных шлюх мира.
Вира зыркнула на него и поудобнее перехватила рукоять кинжала в ножнах на поясе.
– А в другом месте нельзя пристать к берегу? – спросил Бершад Ториана. – Подальше от посторонних глаз.
– Можно, но не здесь. На севере побережье скалистое, и сразу за горами – Балария, но там не пройти. На юге – высоченные утесы, туда не каждый вскарабкается, разве что один из десяти, а остальных смоет приливной волной. Можно пойти в обход, но это означает еще месяц плавания.
– Меня это не устраивает, – заявил Бершад, которому во что бы то ни стало надо было попасть к императору до наступления летнего солнцестояния.
– Тогда придется высаживаться на берег в Аргеле.
– А ты там бывал? – спросила Вира.
Бершад кивнул:
– Меня поймали в горах и привели туда. Горная тропа начинается в дне пути отсюда, на северо-востоке, но ее трудно отыскать среди сосен и зарослей острокуста.
– И как тебя приняли? – спросил Йонмар.
Две недели Бершад пьянствовал с аргельскими баронами и торговцами – всем было интересно послушать рассказ о том, как Бершад по воздуху попал в Баларию, – а потом его наконец-то отыскал Роуэн, и их поскорее выпроводили из города. В отличие от альмирской знати галамарцы относились к драконьерам снисходительнее, однако же казнили тех изгнанников, которые без особой надобности задерживались в городе.
