Бершад опустил бурдюк с водой, внимательно поглядел на Фельгора. Ничего не сказал.
– Слушай, а чего ты такой угрюмый? – спросил Фельгор. – Ты ж целыми днями только и делаешь, что всех спасаешь. Вон, город спас. Меня спас. Только Йонмара не спас, но, если честно, он меня достал. Так что этого благородного мудака мне не жалко ни капельки.
Бершад по-прежнему молчал. Фельгор отошел.
– Вот однажды все переменится, – проворчал Бершад ему вслед. – И мне к горлу приставят клинок. – Он протянул Фельгору бурдюк. – Вот тогда и отблагодаришь, если сможешь. Договорились?
После нападения скожитов все согласились, что ночью не стоит разводить костров. Вместо этого Бершад, Роуэн и Фельгор сидели, кутаясь в накидки, и жевали вяленую крольчатину. Вире холод был нипочем. По ночам она накрывала Альфонсо запасной накидкой.
– Знаешь, вот ты первая женщина, которая переносит холод лучше мужчин, – сказал Роуэн. – Моя жена всегда жаловалась на сквозняки.
– У тебя была жена? – спросил Фельгор.
– А что, в это трудно поверить?
Фельгор не ответил, только поплотнее закутался в свою накидку.
– Холод – понятие относительное, – сказала Вира. – Я знаю, что такое настоящая стужа.
– Откуда?
– Папирийский архипелаг тянется далеко на север.
– А ты оттуда родом? – спросил Фельгор.
– Нет, там уже давно никто не живет. Но вот уже сотни лет, как там обучают вдов. На острове Рорику, в северной оконечности архипелага, есть гора, которая даже в самое жаркое лето покрыта толстым слоем льда. Там я провела восемнадцать лет.
– Ну и как оно? – спросил Роуэн. – В смысле, обучение.
– Холодно. Очень холодно. Так холодно, что многие мои сестры-вдовы замерзали насмерть.
– А зачем тогда обучение? – спросил Бершад.
– Те, кто проходит обучение, заслуживают право на акулий доспех. Жизнь вдовы посвящена защите королевского рода. Папирийскую императрицу денно и нощно охраняют сто восемь моих сестер. – Вира пожала плечами. – Я мечтала стать одной из них.
– А теперь, наверное, ссышь кипятком от возмущения, потому что вместо этого бегаешь по горам с чужеземными мужиками, гоняешься за альмирской принцессой, – сказал Фельгор.
– Можно и так сказать. – Она поправила выбившуюся прядь волос. – Но во всяком случае, здесь не холодно.
Все рассмеялись. Бершад, пристально смотревший на Виру, вдруг увидел, что по ее лицу скользнуло странное выражение. Печаль.
Роуэн тоже это заметил.
– Я только сейчас сообразил, что, наверное, ты – вдова Каиры, – сказал он.
Вира медленно кивнула.
– Да. Я была с Каирой почти с самого ее рождения. – Она осеклась и уставилась на свои кулаки. – И никогда себе не прощу, что ее похитили у меня из-под носа.
– Ну, твоей вины в этом нет, – сказал Роуэн. – Никто не в состоянии ни на секунду не упускать человека из виду.
– Дело не в этом. Я дала слово ее защищать и нарушила эту клятву. Мне нет прощения.
Все умолкли. Бершад представлял себе, как тяжело Вире. Ему была хорошо знакома эта боль – он и сам испытывал нечто подобное.
– Каира жива, – прервал молчание Бершад. – И ты тоже. Не кори себя. Слезами горю не поможешь. Лучше думай о предстоящем деле.
Вира ничего не сказала, но немного приободрилась.
– Когда меня заклеймили, – сказал Бершад, пытаясь развеять всеобщее уныние, – Каира была совсем малышкой. А какой она стала, когда подросла?
Поразмыслив, Вира ответила:
– Красавица. Веселая. Кого хочешь насмешит. На нее всегда обращали внимание – на любом пиршестве, на любом празднике. В нее влюблялись с первого взгляда.
– Такая принцесса как раз по мне, – пробормотал Фельгор.
Вира пожевала губу.
– Но она часто бывает шальной и безрассудной. Обиды помнит долго, а коварством превосходит сестру. У нее порывистая, страстная натура.
– Дайте две, – заявил Фельгор, мечтательно зажмурив глаза.
– Эй, ты поосторожнее, баларин. За такие слова я однажды сломала руку какому-то молодому барону.
Фельгор умоляюще сложил руки, но глаз не открыл.
– Так я ж никого не хочу обидеть, паучок.
Через несколько дней путники вышли к реке. Синий поток сбегал с гор, срываясь с высоких утесов, и разбивался о скалы.
– Надо перебираться на другой берег, – сказал Бершад, перекрикивая рев воды.
– А как? – спросила Вира.
Поток был таким стремительным, что переправиться через него было невозможно – ни здесь, ни где-нибудь в другом месте.
Бершад кивнул:
– С противоположного берега в горы ведет надежная тропа. А если идти вдоль реки, то мы обязательно где-нибудь застрянем. Помнится, мы где-то здесь и переправлялись, когда меня выпроваживали из Баларии.
– И правда, как? – спросил Фельгор, глядя на быстрое течение.
Бершад пожал плечами:
– Ну, осенью река была помельче и поспокойнее. А теперь весна, снег тает, река бурная и полноводная…
– В общем, другая река, – сказал Роуэн. – И как сейчас через нее перебраться?
Бершад окинул взглядом любопытные лица спутников и указал на сотню ярдов вверх по реке, где в воде виднелся ствол поваленного дерева.
– Так оно насквозь прогнило, – сказал Роуэн, подойдя поближе. – Осел споткнется, упадет в воду и утонет.
– Да ладно! Немного намокнет – и все. Мы и не через такие реки перебирались.
– Так ведь это когда было? Лет десять назад…
Бершад посмотрел на ствол. Да, похоже, дерево подгнило, но верхушка ствола, упиравшаяся в противоположный берег, была шага три шириной в самом узком месте, так что вряд ли найдется переправа получше. Каменистый берег, на котором были путники, порос густым лесом. Если отойти от реки, то легче легкого заблудиться и сбиться с дороги.
– Значит, сначала вор, потом осел.
Как ни странно, Фельгор обрадовался.
– Ну что, прыг-скок? – с затаенной надеждой спросил он.
– Именно что прыг-скок, – сказал Бершад.
– Я не возражаю.
Фельгор швырнул свою суму на противоположный берег и на цыпочках прошел по стволу, раскинув руки и осторожно переставляя ноги. Он соскочил с другого конца ствола и картинно раскланялся. Глаза у него забегали, оценивая расстояние до спутников. Казалось, что ему сообщили какой-то секрет и он не мог поверить своему счастью. Бершад двинулся к стволу, но его опередила Вира.
Она сделала два шага вперед, отцепила пращу с пояса и вложила в нее свинцовые пульки.
