Озирис вытащил какой-то инструмент, похожий на заточенную ложку, и невозмутимо выковырял кусок из свежеотросшей ступни.
– Да пошел ты! – завопил Бершад, пытаясь ударить Озириса кулаком, но толстые стальные цепи оказались очень прочными.
Старик склонился над бедром Бершада и подцепил ложкой еще кусок плоти.
Бершад забился в оковах.
Когда он успокоился и посмотрел на ногу, то увидел, что рана на ступне уже затянулась и зарубцевалась. А вот рана на бедре сочилась кровью, как и положено ранам.
– Поразительно! – пробормотал Озирис. – Знаешь, что это означает?
– Я тебе грудную клетку разворочу, старик!
– Божий мох закончил свое действие много часов назад, однако же новая конечность сохранила ускоренную способность к восстановлению. Невероятно! Разумеется, неизвестно, сколько это продлится. Необходимы дальнейшие наблюдения. Недели или дни. А может, она теперь сохранится навсегда.
Он отошел к очагу и принялся что-то записывать. Бершад глубоко дышал, сдерживая ярость. Похоже, он так и умрет в этом подземелье.
Озирис закончил писать.
– Ты пришел ко мне за ответами, – сказал он. – И уже ответил на многие из моих вопросов. Справедливость требует, чтобы я ответил на твои. В конце концов, чисто из вежливости.
– Из вежливости? Ты только что отрубил мне ногу!
– И помог тебе отрастить новую, причем гораздо лучше. Опять-таки из вежливости. Но как тебе будет угодно.
Бершад сглотнул, сделал несколько глубоких вдохов. Если уж ему суждено здесь умереть, то он встретит смерть, зная, что с ним происходит.
– А ты встречал таких же, как я?
– Да, – сказал Озирис. – Другие завязи даровали мне свои знания, но у тебя я научусь большему.
– Завязи?
– Надо же как-то называть таких, как ты. Всему на свете необходимы имена. – Старик кашлянул. – В детстве ты много времени проводил в драконьих логовищах.
– Откуда ты знаешь?
– Это общий признак таких, как ты.
– И что со мной будет? Я… превращусь в дракона?
Озирис улыбнулся:
– Возможно. В твоей крови есть некая сила, которая связывает тебя с землей. И с драконами. Из-за этого на тебе все так быстро заживает. Я понимаю, это звучит загадочно, но лишь потому, что я покамест не разобрался в данном феномене. Мне известно одно: ты – очень опасное создание. То, что столько раз спасало тебе жизнь, в конце концов тебя погубит – это необратимый и разрушительный процесс. Впоследствии ты, вероятно, обретешь иной облик, но человеком уже не будешь.
– Ты уверен?
– Барон, невозможно остановить неизбежное.
Бершад снова вздохнул. Во рту у него пересохло.
– И сколько мне еще осталось?
– Если честно, то просто поразительно, что ты протянул так долго, принимая во внимание твой образ жизни последние четырнадцать лет. Каждый раз, пользуясь мхом для исцеления ран и увечий, ты приближаешь свой расцвет. Полагаю, теперь ты ощущаешь и другие изменения в себе. Ты, очевидно, обнаружил, что божий мох придает тебе невероятную силу – именно с его помощью ты разорвал оковы и в одиночку расправился с восемью стражниками. Но, кроме этого, происходит и еще кое-что. У тебя возникла глубинная связь с природой и дикими животными, верно?
Бершад и прежде чувствовал приближение драконов, а потом, оказавшись в драконьем логовище на Вепревом хребте, остро ощутил все звуки и запахи. Позднее, в плавании по реке Лоронг, он слышал, как бьются рыбьи сердца за бортом.
– Да.
– Значит, расцвет уже близко, барон. Но ты – единственный, кто обладает уникальной способностью сдерживать изменения. Вполне возможно, что в таком виде ты проживешь еще четырнадцать лет. А может, не выдержишь интенсивности моих опытов и расцветешь прямо здесь, в подземелье, чего мне очень хотелось бы избежать, потому что в таком случае ты убьешь и меня, и половину жителей Бурз-аль-дуна.
– А при чем здесь расцвет? Что это вообще означает?
Озирис улыбнулся:
– По-моему, сейчас моя очередь задавать вопросы. – Он подошел к столу и записал что-то еще.
Бершад пытался осмыслить услышанное.
– Ты еще не просил сохранить тебе жизнь, – сказал Озирис. – Это очень странно.
– А если попрошу, ты меня отпустишь?
– Интересный вопрос. – Озирис отложил перо. – Скажи-ка мне, барон, что ты сделаешь, если я прямо сейчас сниму с тебя оковы?
– Убью тебя нафиг.
– А после этого?
Бершад задумался. Он так старался выполнить данное ему задание, что даже не представлял, что и как будет делать, если каким-то чудом уцелеет.
– Вернусь к Эшлин. – Он вообразил ее лицо. Ее руки. И вражеские воинства под стенами города. У него перехватило дух. – Зря я ее оставил.
– Значит, назад, к возлюбленной. В Альмиру. Очень интересно.
– Ну, я тут прикован к столу в хреновом баларском подземелье, так что один фиг, интересно или нет.
Озирис погрузился в размышления.
– Да, пожалуй. Кстати, нам следует продолжить опыты. – Он подошел к полке и снял с нее мачете. – Давай-ка сейчас отрубим всю ногу целиком. Главное, постарайся не откусить себе язык, его очень трудно выращивать по новой.
С ногой Озирис возился долго, нанес ударов десять, а то и больше. Бершад корчился от боли, вопил благим матом и под конец обоссался. Потом Озирис подобрал обрубок и сунул его в мешок. Кровь хлестала повсюду. Четыре пригоршни божьего мха еле-еле остановили кровотечение. Боль утихла, превратилась в ласковое тепло, будто культю опустили в прогретый солнцем пруд.
Бершад дергался, стонал и был не в силах произнести нечто членораздельное. Озирис делал какие-то записи, потом нащупал пульс на запястье и на шее Бершада.
– Великолепно, барон. Ты в прекрасном состоянии. А теперь продолжим. Осталось совсем немного, и я получу ответы на все свои вопросы.
Не успел Бершад вымолвить и слово, как Озирис скальпелем перерезал ему горло. В рот хлынула кровь, Бершад потерял сознание, а Озирис торопливо заткнул рану мхом.
Бершад очнулся. В подземелье было пусто, угли в очаге еле тлели. Нога отросла. Новая конечность ощущалась странно – вроде бы живая, но какая-то отдельная от тела.
Он уставился в потолок, по которому тянулась паутина медных труб, и задумался, зачем ему, в сущности, понадобилось что-то узнавать о себе. Причины мгновенного исцеления по-прежнему оставались неизвестны. Всего-то и выяснилось, что в один прекрасный день это его убьет. И что все это как-то связано с драконами.
Он так отчаянно корил себя за глупость, что не сразу расслышал странное царапанье – тихое, но настойчивое. Металл скреб о камень. Вжик-вжик, вжик-вжик. Звук доносился из угла справа, где в стене виднелась проржавевшая решетка.
