Он чиркнул спичкой и зажёг свечу.
— Милостивая Карна! Если ты меня слышишь, прошу, помоги Кэтт! — зашептал он богине. — Сжалься над ней и над ребёнком!
Молиться не умел, но в отчаянии готов был даже лбом о землю, лишь бы боги услышали, лишь бы молитвы сработали. Если всё пройдёт благополучно, он не пожалеет всех накоплений и пожертвует Храму без раздумий. Дом может подождать, самое ценное — за окном, беззаботно хулиганит у старого дерева.
Нил подошёл к узкой лестнице и заглянул наверх. Через закрытую дверь раздался очередной крик, а за ним приглушённый возглас повитухи. Он замер, затаив дыхание и вслушиваясь в каждый скрип половиц.
Неужели всё закончилось? Но почему так тихо? Будто в ответ, прерывистый плач младенца заполнил дом. Счастливый Нил, бубня под нос слова благодарности Карне, бросился наверх и застыл у запертой двери. Постучаться не решился: сами позовут.
От любопытства распирало: он так хотел дочь, маленькую Роуз, чтобы точь-в-точь как мать, с рыжими кудряшками и задорно вздёрнутым носиком. Но если снова мальчишка, не беда. Меньше от этого любить не будет. Он всегда мечтал о большой, дружной семье, и пусть жили они небогато, но бедствовать им никогда не доводилось. У них было всё необходимое и даже умудрялись откладывать на новый дом попросторнее.
От волнения тряслись руки. Он переминался с ноги на ногу у спальни и каждая минута ожидания казалась длинною в час.
Ребёнок притих, повитуха неразборчиво затараторила, а Кэтт от чего-то заревела навзрыд.
Да что там происходит? Почему она плачет? Что-то с ребёнком? Нил нетерпеливо забарабанил в дверь, потребовал, чтоб впустили.
Замок щёлкнул. На пороге показалась пухлая женщина с бледным лицом, и, бросив от чего-то виноватый взгляд, молча протянула новорождённого, тщательно завёрнутого в пелёнки.
— Что с моей женой?
Не глядя, он бережно прижал кряхтящий свёрток к груди.
— Всё в порядке. Крепкая она у вас. Через день будет бегать, как ни в чём ни бывало. Но... — она запнулась и посмотрела оторопевшему Нилу в глаза. — Поймите, я обязана уведомить Надзор. Сами знаете, чем грозит укрывательство. Мне правда очень, очень жаль.
Он ещё не до конца осознал услышанное. О чём она говорит? Причём здесь Надзор?
Повитуха грустно покачала головой и едва слышно добавила:
— У вас дочка.
На этих словах она тихо притворила дверь, оставив его наедине с притихшим младенцем. Смутные подозрения медленно прокрадывались в душу. В сердце снова тоскливо заныло. Только не это, умоляю, только не это!
Дрожащими пальцами он откинул пелёнку и из груди вырвался тяжёлый стон. Возглас комом застрял в горле, грудь сдавило раскалённым обручем. Ему вдруг захотелось закричать, да так, чтоб стены задрожали, так, чтобы боги услышали его боль и сотворили чудо. Но вместо этого он опустился на ступень лестницы и тихо зарыдал.
Младенец, потративший последние силы на первый в своей жизни крик, крепко спал.
Немного успокоившись, Нил вытер рукавом глаза и коснулся серой, гладкой, как у змеи, кожи дочери. Мелкие чешуйки плотно прижимались друг к другу, тускло переливались. Плоский нос малышки едва заметно вздрогнул, иссиня-чёрные губки скривились, но глаза так и остались закрытыми.
Его маленькая Роуз, такая беззащитная и такая… непохожая на других.
Скорее всего он бы так же боялся и ненавидел осквернённых, как и многие другие, не случись с ним беды лет двадцать назад. Будучи ещё мальчишкой, у которого едва появился пушок над верхней губой, угораздило поддаться на уговоры друга и пойти на безумную авантюру. Вообразив себя бесстрашным воином, он выкрал отцовский меч и на пару с таким же безмозглым товарищем отправился в пустоши.
Туннель пересекли благополучно, даже не представляя, как им на повезло не встретить какую-нибудь пакость по пути. Но заигрывать с удачей не самая хорошая идея и в конце концов они нашли своё приключение. Точнее, оно нашло их первыми.
Псов заметили не сразу, а когда поняли, какая опасность им грозит, бежать было уже поздно. Отцовские мечи, которые и держали-то в руках несколько раз в жизни, оказались бесполезным куском железа.
Он никогда не забудет тот ужас, что испытал в те бесконечно долгие минуты. Закрыв глаза, чтобы не видеть оскаленные пасти тварей, он принялся молиться всем богам подряд, но не боги пришли на помощь, а те, кого презирали даже самые жалкие представители уличного отребья.
Двое осквернённых, охотившиеся неподалёку, быстро расправились с псами и, пожурив мальчишек за легкомысленность, отвели назад в город, травя по дороге байки о монстрах, обитающих в пустошах.
Нил давно уже забыл имя девочки, в которую был беззаветно влюблён в юности, он даже не смог бы сказать, как звали того друга, которому принадлежала идея выйти за городские стены, но номера тех, кто спас ему жизнь, будет помнить до самой могилы. С тех пор, каждый раз слыша слово «выродок», которым так любят называть несчастных рабов, его охватывал справедливый гнев. Выродок не способен рисковать своей жизнью ради незнакомцев, выродок никогда не подаст руку помощи и не заступится за слабого. Выродок как раз тот, кто написал Кодекс Скверны и создал Легион.
— Моя Роуз, — шептал он, глядя на безмятежно спящую дочь, — моё маленькое чудо. Что нам теперь делать?
За стеной не прекращались заунывные причитания Кэтт, повитуха всё говорила и говорила, утешая несчастную. Самое страшное горе приходит неожиданно. Нил всегда надеялся, что его семью не затронет эта беда. Не рождение осквернённого ребёнка пугало его, а то, какая участь ждёт несчастное дитя.
Дважды ему улыбалась удача: вон какие мальчишки растут! Три года, каждый месяц, не пропустив ни одного назначенного дня, они водили их в Надзор. Сколько счастья и облегчения было в глазах Кэтт, когда, раз за разом по истечению трёх лет, они получали документ, подтверждающий чистоту крови.
Как же так?! Как такое могло произойти с его маленькой Роуз? Похоже, боги поглумились над ним, исполнив заветное желание. Не сам ли молил Карну о дочери? Вот и получи, чего хотел. А что теперь? Неужели ему собственноручно придётся отдать родную дочь в кровавые лапы Легиона?
Уже завтра какой-нибудь напыщенный упырь из Надзора будет лапать своими грязными пальцами его маленькую Роуз, осматривать со всех сторон, как куклу в игрушечной лавке. Потом прикажет ждать: скоро за ней придут и больше он никогда её не увидит. Не порадуется, когда она сделает первый шаг в своей жизни, не услышит первого слова, если, конечно, Роуз способна говорить. Но разве это важно? Она его плоть и кровь!
Сможет ли он спокойно жить, если откажется от дочери? Как смотреть в глаза сыновьям, которые спросят, где их сестра? Да и как вообще возможно добровольно отказаться от собственного чада?
Сразу вспомнился Фред, сосед по улице. Его жена долго не могла забеременеть и вот, почти два года назад, случилось чудо: родился первенец. Говорят, вроде обычный ребёнок, но по пальцу на руках недоставало. И за ним пришёл Легион.
