Пройдя ещё метров двадцать, гвардеец наконец остановился. Слай насмешливо отдал честь, передразнивая Алых Львов. Тот недовольно скривил губы и отвернулся.
На стук ответили сразу. Скрипучий голос пригласил войти и он, сгорая от любопытства, ступил за порог. Кабинет утопал в полумраке, единственным источником света служила настольная лампа. На подносе у края широкой столешницы дымилась чашка с чем-то горячим, на запах отдалённо напоминало травяной отвар, которым как-то поил лекарь при простуде.
Хорёк с деловым видом перебирал документы. В кресле поодаль в непринуждённой позе развалился незнакомец.
Слай поклонился, гадая, что скажет советник и для чего здесь этот скользкий хмырь с ехидным рылом.
— Семидесятый, верно? — уточнил Хорёк, не отрывая глаз от очередной бумажки.
— Да, господин.
— Прекрасно, прекрасно… Шед, ты точно уверен?
Развалившийся в кресле вальяжно поднёс чашку к губам, неспешно отпил и прочистил горло:
— Без всяких сомнений.
Удовлетворённо кивнув, советник потянулся за колокольчиком. Слай недоумённо наблюдал, как в кабинет вошли двое гвардейцев. Один из них как раз сопровождал его по дороге из казармы.
Слай тут же насторожился. Что-то здесь не чисто. С чего бы Хорьку понадобились львы и в чём должен быть уверен этот Шед? Гадливое предчувствие недоброго медленно опустилось вниз живота. За годы в Терсентуме уже научился чувствовать подвох пятой точкой.
— Не перестаю удивляться вам, осквернённым, — губы советника растянулись в слащавой улыбке. — Вы хуже неблагодарных псов, кусающих руки своих хозяев. Вам позволили жить, приносить хоть какую-то пользу человечеству, а вместо этого вы строите козни за спинами своих благодетелей. Свободы вам захотелось, видите ли.
— Не понимаю о чём вы, господин, — Слай говорил как можно спокойнее, краем глаза наблюдая за вошедшими.
Малейшее движение и нужно делать ноги. Если вся эта болтовня о неблагодарных рабах относится к той ночной вылазке, плохи дела. Очень плохи.
— Неужели? — скривился Хорёк. — И конечно же о Пере ты ничего не знаешь.
— Конечно нет, господин. А что это вообще?
— Не пудри мне мозги, выродок! Или ты думал, твоя прогулка с принцессой останется никем не замеченной?
«Мать вашу! Круто же влип».
Слай мгновенно применил маскировку. Пора валить. Куда угодно, да хоть в пустоши, там уже что-то придумается.
Стражники преградили дорогу. Видно готовились заранее, знали на что способен. Подгадав удачный момент, он со всей дури двинул сапогом по колену ближайшего. Тот потерял равновесие, отшатнулся к стене.
Сбоку мелькнула тень. Слай обернулся, по привычке реагируя на движение, непонимающе посмотрел на Шеда, держащего в руках банку с белым порошком.
— Куда-то собрался, засранец? — с этими словами он вытряхнув содержимое прямо в его сторону.
Сначала Слай и не сообразил, что к чему, подумал, может яд какой, но потом увидел перепачканные белым руки. Умно, ничего скажешь. Он развернулся, собираясь проскользнуть мимо другого гвардейца, но от внезапного удара потемнело в глазах, ноги подкосились. Каменный пол с башенной скоростью врезался в колени. Маскировка тут же пропала.
— Попался, выродок!
От следующего удара голова взорвалась тупой болью. Последнее, что видел, теряя сознание — начищенный до блеска носок сапога, стремящийся прямо в лицо.
***
За деревьями показался костёр, глаза резануло ослепительно белым. Хантсман отключил ПНВ и прислонился плечом к широкому стволу лиственницы. Всего в нескольких шагах на просторной поляне раскинулось поселение: с десяток огромных палаток, сколоченных из жердей и шкур.
Вокруг царила полная тишина, только потрескивание хвороста да тихое бормотание двух часовых, гревшихся у огня.
Он коснулся левого запястья и прикрыл мигающий зелёным индикатор, сообщавший о начале эфира:
— Всем приготовиться.
Встроенная в шлем рация зашипела, последовали позывные с сообщениями о полной готовности.
Хантсман снял автомат с предохранителя, нажал на спусковой крючок. Лес заполнился треском очередей, оранжевые вспышки то и дело мелькали среди деревьев, поливая свинцом палатки. Посёлок охватила паника, замелькали тёмные фигуры, рычание и визг едва пробивались сквозь нескончаемый грохот.
Совсем рядом просвистела стрела, оцарапала наплечник. Хантсман сменил рожок и направил короткую очередь в мутанта. Тварь, на добрую голову выше его самого, заверещала и повалилась в багровый от крови снег.
Выстрелы раздавались всё реже, и вскоре посёлок погрузился в мёртвую тишину.
Переключив автомат на режим одиночных выстрелов, он осторожно покинул укрытие и двинулся к костру. Бойцы один за другим выходили на поляну, проверяя трупы. Несколько раз прогремели контрольные.
— Капитан, есть проблема, — сообщил голос из рации.
Хантсман выругался под нос и направился к Механику, оживлённо жестикулирующему у одной из палаток.
— Что там у тебя?
Тот указал на вход и, пригнувшись, полез внутрь. Он неохотно последовал за ним, гадая, что ж такого стряслось.
Ответ оказался намного прозаичнее. У неподвижного тела, укутанного в шкуры, сидел детёныш-андрофаг. Механик навёл луч фонаря на мутанта. Из-под растрёпанных чёрных волос на них глядели красные глаза. Морда покрыта короткой шерстью, острые клыки хищно оскалены.
— Вот. Один тут, — принялся оправдываться Механик. — Рука не поднялась.
Зверёныш глухо зарычал, выпуская из пасти порцию густой слюны, и вцепился когтями в мёртвую мать. Во всяком случае по длинным волосам, украшенным цветными нитями, можно было предположить, что труп принадлежал самке.
— Ликвидировать, — отрезал Хантсман.
— Да он же не опасен, — засомневался Механик.
Хантсман раздражённо выдохнул. Ещё и этому идиоту объяснять, к чему может привести жалость. Мутанты опасны в любом своём проявлении и если это не уяснить с самого начала, долго за стенами НЭВа не протянуть.
И ладно, если б зелёный боец был, но нет же, два года прослужил за периметром, прежде чем попасть к нему в подразделение. О мутантах должен знать не понаслышке
— Чтоб тебя… — проворчал он и навёл дуло на детёныша.
Пуля прошила грудь твари и тот, жалобно заскулив, завалился на бок.
Механик остался неподвижно стоять, не обращая внимания на писк индикатора, сообщающий о необходимости смены фильтра противогаза.
— Сегодня он не опасен, а завтра вырежет твоё сердце, зажарит на костре и сытно отобедает, — Хантсман хмыкнул. — Всё, боец, хватит носом хлюпать. Поживёшь с моё, сам поймёшь, если, конечно, раньше не сожрут.
