О чём с ним спорить? Может и прав насчёт Девятнадцатого, только Харо тоже не особо силён в ближнем. В стрельбе из лука ему нет равных, быть может, во всём Прибрежье, но когда вот так, лоб в лоб, он быстро теряется, не успевает за противником. Слишком концентрируется на лишних деталях. Понятное дело, мальчишки. Отвоёвывают своё место в стае. Так не лучше ли делать это с умом? Чтобы потом не сидеть у Стены.
Порой их очень сложно понять. Например, Слай. Вроде и знает его с младых ногтей, а иногда ходи-гадай, что у того на уме. Или вытягивай по слову чуть ли не клещами, как этим утром.
Нет, поводов для сомнений он никогда не подавал. Как-то уж само вышло, что на смену дружбе пришло что-то более сильное, особенное. Только вот к чему это всё? У них нет будущего, как у любого из Легиона. Глупо дразнить себя несбыточными мечтами, слишком опасный путь в никуда. А они всё равно, со слепым упорством, цепляются за эту мертворожденную любовь, как за последнюю возможность почувствовать себя живыми, коснуться недосягаемого, дозволенного только свободным. Теперь пришло время пожинать плоды. Как будто раньше не знала, что ждёт в итоге. Нет, ну правда, на что надеется?
«Ты лжёшь даже самой себе!»
Какого чёрта! Альтера должна была заглохнуть как минимум до утра.
«Тебе плевать и на своего дружка, и на остальных. Ты просто ничтожная тварь, которая боится одиночества».
Твин зажала уши. Бесполезное решение, голос-то в голове.
«Заткнись! Ты ни черта не понимаешь!» — мысленно закричала она.
«Не понимаю?» — расхохоталась Альтера. — «Да я вижу тебя насквозь! Кстати, в прямом смысле слова».
«Пошла ты!»
Твин замотала головой, прогоняя подальше назойливый голос. Не слушай её, не слушай. Эта дрянь умеет бить по больному. Не обращай внимания, отвлекись на что-то.
Она вытянула из-под койки жестяную коробку, которую Слай стащил у лекаря специально для неё.
— Харо! Гони сюда! — Твин достала пузырёк с чёрной краской и придирчиво рассмотрела иглы.
Кость месмерита идеально подходила для татуировок: заточенные на конце шипы оставались острыми достаточно долго.
Харо сбросил рубаху и вопросительно взглянул на Твин. Придирчиво осмотрев рисунок на груди, она недовольно покачала головой:
— Придётся поправить это безобразие. Готов?
Он кивнул и поудобнее устроился на койке. Твин подожгла масляную лампу, чтобы света было побольше, и умостилась сверху.
Альтера наконец умолкла. Добилась желаемого и, как обычно, свалила. Доводить она мастер. Понять бы ещё, с чего это она такой активной стала.
Иглы оставляли под бледной кожей чёрные точки, которые со временем сливались в линии, а те в свою очередь в замысловатые узоры. Харо стал первым, на ком она испробовала своё творчество и, судя по всему, получалось неплохо. Теперь соратники часто приходили с просьбой изобразить что-нибудь эдакое и со временем её художества носила на себе чуть ли не половина Терсентума.
Сам процесс успокаивал, отвлекал. Она раскрывала себя с каждой линией рисунка, находила что-то новое. Так что можно было смело сказать, что Харо раскрыл её талант. Она долго отказывала набивать на его лице что-либо, но в итоге поддалась на уговоры. Как выяснилось позже, останавливаться на этом он не собирался. За четыре года татуировка разрослось от шеи до кисти правой руки, плавно переходила с плеча на спину и заканчивалась на левом предплечье у самого локтя. Сейчас она кропотливо выводила линии на груди, медленно, не торопясь, заранее продумывая рисунок до мелочей.
— Работы здесь хоть отбавляй, — сосредоточенно проговорила Твин, смахнув кровь тряпицей, — Но успею закончить до…
Она запнулась.
— Много лишних мыслей, — упрекнул Харо. — Прими как есть. Так проще.
Ещё один философ, мать его!
— Что я должна принять, если у меня больше ничего не останется?
Он не ответил. Да и что скажет, сам ведь прячется, как черепаха в панцирь. Только с виду такой невозмутимый.
— Смотри, кто объявился.
Твин даже не подняла голову. И так знает, о ком речь.
— Неплохо, — Слай прислонился к стене и принялся рассматривать её работу.
— Где тебя носило? — холодно спросила она.
— Шустрый с Триста Шестым с охоты вернулись. Правда, добыча у них так себе, мягко говоря.
Твин подняла голову:
— О чём ты?
— Сейчас расскажу. Керс. Керс! Оглох что ли? Поди сюда, второй раз пересказывать не буду.
Хотя Слай обращался к другу, вокруг быстро собралась вся казарма. Всем хотелось узнать, что ж такое стряслось, раз Бифф отменил поединки.
— Шустрый сказал, шли по туннелю вчетвером, собирались разойтись уже в пустошах. Выбрали тот, что у Кривого Когтя, ну знаете, пик на западе Терсентума.
— Да все знают Кривой Коготь, — раздался раздражённый голос из толпы. — Ближе к делу давай.
Слай обернулся и приподнял бровь:
— А вас вообще сюда звали?
В толпе сердито зашикали на выскочку.
— Ладно. Короче, не дошли они до пустошей. Клянутся, что на Плачущих нарвались. Едва ноги унесли. Ну, или трупы...
— Какие трупы? — моргнул Керс.
— Чёрт, да такие. Белф с Койотом. Триста Шестой сказал, плач не сразу услышали. Сначала вроде тихое такое поскуливание. На псов сперва подумали, а потом как дало по ушам. Стало мерещиться всякое. Койот как с цепи сорвался, кинулся на Белфа, руку отгрыз... Пришлось остановить. Но и Белфа не спасли, много крови потерял.
— Вашу мать!
Кто-то тихо присвистнул.
— Хорош втирать, — фыркнул Девятнадцатый. — Там отродясь Плачущих не видели. До них километров пять на восток вдоль хребта.
— Да как-то насрать, веришь ты или нет, — Слай ехидно оскалился. — Ты бы слышал, как Бифф орал. Тоже не верил сначала, а потом в город рванул, как ошпаренный, прямо в Гильдию.
— И что это значит?
— Ничего хорошего, — отозвался кто-то. — Если туннели нечистые, придётся в обход.
— Не только, — покачал головой Керс. — Плачущие как тени, никакое оружие их не берёт. А вот откуда эти тени взялись, другой вопрос.
— Будто ты знаешь.
— А ты мозгами пошевели. Что у нас на западе?
— Опертам.
— А ещё что?
— Пустоши?
— Сиджилум, — подсказал Слай.
Все смолкли, раздумывая о словах Керса.
Твин поёжилась. Сиджилум — плохое место, гиблое. Да и о Плачущих известно немного, вроде как с ума свести могут, а то и убить. Хотя, как тень убивать может, непонятно. Но все слухи сводились к одному: по другим туннелям они не бродят, будто как привязаны к одному месту.
