— А зачем ей что-то рассказывать?
— Дорога до Земель Освобождённых очень долгая.
— Значит, Смерть любит хорошие истории? — усмехнулась Ровена.
— Ради них она и выбирает, кого проводить. И это великая честь!
— Разве она не всех провожает?
— Нет, госпожа. На всех у неё точно времени не хватит.
Удивительные создания эти осквернённые. Боги свободных отвернулись от них, и те нашли своего, причём, похоже, более реального, чем пантеон, которому молится всё Прибрежье. Что может быть проще: проживи славную жизнь и удостоишься чести встретиться со Смертью на равных. И никакого тебе Тейлура с его бесконечным списком грехов, никаких храмов и хвалебных од. Только ты, Смерть и твоя история.
— Я хочу спросить тебя о чём-то, только пообещай, что будешь предельно откровенна.
Восемьдесят Третья подозрительно нахмурилась:
— Не могу пообещать наперёд, госпожа. Я ведь не знаю, о чём вы спросите.
— Хорошо, давай поступим так: если ты не будешь готова ответить, просто скажи об этом. Или промолчи. И будь добра, избавь меня от вида этой треклятой маски.
Восемьдесят Третья огляделась по сторонам и, убедившись, что рядом никого, выполнила просьбу. Ровена удовлетворённо кивнула, отметив едва затянувшуюся рану на нижней губе и небольшой синяк на широкой скуле собеседницы.
— Должно быть, больно? — она с сочувствием кивнула на рассечённую губу.
— Просто царапина, — смутилась Восемьдесят Третья. — Не обращайте внимания.
— Ладно… Скажи мне, ты бы хотела стать свободной?
— Это невозможно! — отрезала она. — Осквернённым нет места среди людей.
— Для одного может и нет, — согласилась Ровена. — А если допустить, что у каждого из вас вдруг появится такой шанс?
— Я не понимаю.
Кажется, говорить с ней намёками не лучшее решение.
— Представь, что у тебя есть возможность стать свободной вместе со всеми твоими собратьями. Но для этого придётся пойти против хозяев и даже Легиона. Решилась бы ты на такое?
— Простите мне мою грубость, госпожа, но вы, кажется, не понимаете, о чём говорите, — Восемьдесят Третья поджала губы.
— Объясни.
— Большая часть из нас даже не знает, что делать со свободой. Мы приучены подчиняться приказам и не умеет принимать самостоятельные решения. Мы не знаем, как жить среди свободных и всё равно будем искать кого-то на замену хозяевам. К тому же, многие из нас сильно отличаются от людей, нас всё равно будут ненавидеть и сторониться.
В сказанное верилось с трудом. Разве так бывает, чтобы раб не мечтал о вольной жизни?
— Выходит, свобода вам не нужна?
— Не могу отвечать за всех. Может и нужна, но не совсем та, о которой вы говорите. Освобождать нужно детей. Тех, кого не успел изуродовать Легион. А таким, как я, лучше доживать свой век как привыкли.
Кажется, теперь всё встало на свои места. Годами осквернённым вбивают в головы, что они должны быть благодарны за возможность служить людям и что не были убиты ещё во младенчестве. После такого, наверное, тяжело приспособиться к новому и многие предпочтут оставить всё как есть только из-за страха перед неизвестностью. Тогда это многое объясняет: и то, что никто из них даже не пытается убежать от гнёта, и то, с каким восторженным безумием сражаются и погибают под аплодисменты кровожадной толпы. Просто другой жизни они не видели.
— Значит, вам нужен тот, кто сможет разорвать порочный круг, а не бросит свободу, как кость собакам?
— Скорее всего.
— И если ты вдруг узнаешь, что такой человек существует, приняла бы ты его сторону?
Восемьдесят Третья сцепила пальцы и поднесла их к губам, сосредоточенно обдумывая ответ.
— На этот вопрос я не могу ответить, госпожа, — призналась она, потупив взгляд.
— Считай, что уже ответила, — рассмеялась Ровена и, посмотрев собеседнице в глаза, заговорила. — Выслушай меня, пожалуйста. После того вечера я многое переосмыслила. Видимо, мне нужна была хорошая встряска, чтобы понять, кто я есть на самом деле и чего хочу от жизни. И это всё не без твоей помощи.
— Вы преувеличиваете мою роль, госпожа. Ваше стремление к жизни намного сильнее, чем думаете.
— Ты права, — согласилась Ровена, в очередной раз удивляясь мудрости осквернённой, — и именно это стремление толкает меня на нечто большее. Сейчас это прозвучит странно, но я могу стать тем человеком, который бы освободил осквернённых. Но без тебя я не справлюсь. Мне нужна твоя поддержка! Твоя, и всех, кто готов пойти не только против Легиона, но и всего Прибрежья, если понадобится.
Восемьдесят Третья подняла глаза и, не скрывая удивления, уставилась на Ровену. Тень недоверия скользнула на её лице, уголки губ едва заметно дрогнули.
— Не понимаю, чего вы добиваетесь? — подозрительно сощурилась она. — Или это какая-то шутка?
Ровена тяжело вздохнула. Глупо было надеяться, что она вот так просто возьмёт и поверит. Нужно что-то весомое, что сможет убедить в её искренности. Но раскрой она себя, не подпишет ли этим смертный приговор? Выдав себя, она полностью передаст свою жизнь в руки невольницы. Стоит ли так рисковать? Или отступить, пока не поздно? Сдаться и надеяться, что всё обойдётся или просто смириться, в конце концов.
Смирение… Какое же горькое на вкус это слово. И запах у него точно у тлена, как и запах участи, уготовленной для неё собственным дядей.
— А ты сама узнай! — Ровена решительно протянула руку.
Та покосилась на ладонь и покачала головой:
— Нет. Я не могу.
— Можешь! Я хочу, чтобы ты увидела.
— Вы уверены? Это может быть больно.
— Больнее мне уже не будет. Смелее же!
Восемьдесят Третья заглянула в глаза и сжала ладонь. Кожа под её пальцами побелела, давящая боль пронзила руку, потекла раскалённым железом по венам, впилась в виски острыми иглами.
Ровена вскрикнула, но не услышала собственного голоса. Тишина накрыла всё вокруг глухой поволокой. Смолк щебет птиц в саду, шелест листьев над головой.
Чужая воля рванула её в непроглядную черноту, сжала, как синичку, в огромной ладони. Воздух! Ей нужен воздух! Она начала задыхаться. Первобытный ужас охватил разум, окатил с головы до ног ледяной волной.
«Она убьёт меня!» — судорожно промелькнуло в голове. — «Зря я ей доверилась».
Внезапно невидимая рука бесследно исчезла, оставив её парить в беззвучной пустоте. Ровена жадно глотала воздух, пыталась усмирить вырывающееся из груди сердце.
Где она? Что это за место?
Из темноты проступило лицо отца. Глаза, полные нежности и умиления, смотрели сквозь неё куда-то в пустоту.
