Из забытья вывела громко хлопнувшая дверь. Он приоткрыл глаза, не до конца соображая, где находится. На пороге стоял Седой. Взволнованный, растрёпанный, с бледным лицом.
— Ну что, оклемался? — старик зашаркал к заваленному бумагами столу и принялся что-то выискивать.
Голова разрывалась на части. Горло першило, язык прилип к нёбу.
— Сушит небось? — усмехнулся Седой, оглянувшись. — На вот, выпей.
Керс взял протянутый кувшин и большими глотками влил в себя едва ли не половину содержимого. Вода стекала по подбородку, проливаясь на одежду.
— Спасибо, — он постепенно приходил в себя, хотя тело ещё слушалось плохо.
— Да не за что, чего уж там. По правде сказать, не ожидал от тебя такого, — Седой разочарованно махнул рукой.
Пусть машет на здоровье, плевать.
— Зачем вмешался? — он уставился исподлобья на старика.
— Жаль дурака, вот и вмешался.
Жалость здесь не к месту. Да пусть что угодно: презрение, ненависть, но только не жалость!
— Ну что молчишь? Стыдно?
— Сказать нечего.
— И это твоя благодарность? —досадливо покачал головой старик. — Слабак ты, Сто Тридцать Шестой. Вижу, ошибался в тебе, ой как ошибался, да поздно уже.
Керс виновато опустил глаза. Зря всё-таки он так. Седой многое сделал и для него, и для остальных. Благодарность — меньшее, чего он заслуживает.
— Не знаю, что у тебя там в голове, — продолжил помощник Мастера, — да и не хочу знать, своих забот хватает. Мой тебе совет на будущее: ничего не решай на горячую. Поостынь, выжди маленько, а потом хоть в петлю, хоть в пекло, чтоб уж точно не сожалеть.
— У меня ничего не осталось, Седой. Они забрали всё.
— Эх молодость, - вздохнул он. — Любая трудность для вас, что конец света. А разве смерть что-то решает? Ну подохнешь, как псина туннельная, дальше что? У тебя вся жизнь впереди, а ты тут сопли распустил. Голова тебе зачем, м? Чтоб дурь свою глотать? Нет, сынок, для того, чтобы думать, искать пути и возможности.
— А разве у осквернённых есть возможности? — Керс скептично ухмыльнулся.
— Больше, чем ты думаешь. Звёзд днём не видно, но это не значит, что их нет, верно?
О каких возможностях шла речь, непонятно, но Седой знал, что говорит. Во всяком случае, раньше всегда оказывался прав. Может и правда не стоит рубить с плеча? А там, гляди, и что-то придумается.
— Чего расселся? Собирайся. Торги вот-вот начнутся. И без фокусов, ясно?
Керс коротко кивнул и принялся поспешно одеваться. Старик терпеливо дождался и, убедившись, что тот готов, вышел из коморки. Он покорно последовал за стариком.
В Терсентуме кипела жизнь. Неудивительно, что его отсутствие осталось незамеченным. Все куда-то спешили, бегали, суетились, готовились встречать гостей.
Тяжёлые тучи нависли над головой, грозя обрушиться ливнем. По-осеннему колючий ветер безжалостно ударил в лицо. Керс натянул маску и придержал капюшон.
— Все уже все на арене. Поспеши.
Где-то вдалеке послышался цокот копыт вперемешку со стуком колёс. Первые покупатели спешат, не иначе. Терсентум-то за городом, кому ещё здесь на каретах разъезжать.
Тренировочная площадка чернела от десятков фигур. Под крики Одноглазого осквернённые выстраивались в ровные ряды у ограды. Те, кого выставили на продажу, остались в самом центре.
— И где тебя носило? — прорычал тренер, хлестнув воздух кнутом. — Быстро в строй, выродок.
Керс безразлично бросил взгляд на раскрасневшуюся от крика рожу и поплёлся к остальным. По пути поискал глазами Глим. Не помешало бы извиниться, всё же год вместе, нехорошо так расставаться.
Глим не нашлась, да и разве разберёшь, все как один, чёрт ногу сломит.
— Смотри, живой! — Сто Двадцать Пятый толкнул соседа.
— Куда ж он денется. Перед торгами и мёртвого откачают. За трупы-то не платят.
Керс молча занял своё место и принялся рассматривать просторный парапет, заботливо сооружённый для посетителей. Бифф давал распоряжения кому-то из стражников, в конце арены уже показались первые гости.
Одноглазый прошёлся по рядам, придирчиво оглядывая невольников: все ли стоят ровно, у всех ли маски. Нечего пугать господ своими рожами.
Один за другим подтягивались новые покупатели. Керс с любопытством рассматривал блестящие фраки, расшитые кафтаны и замысловатые куртки дворян. Кто-то из них станет его новым хозяином.
Голова ещё гудела, но уже не так сильно. После дыма осталась слабость в ногах, да лёгкое ощущение отстранённости.
Он вдруг вспомнил, как Харо, переборщив с дымом, спутал дверь Мастера с мишенью и изрешетил её стрелами, что лист бумаги. Как же орал Бифф, обнаружив дыры с кулак на входе в кабинет. Высекли их тогда знатно. Видимо всё же свидетели нашлись, хотя, больше-то особо и думать не на кого. Чуть что — сразу четвёрку в хвост и гриву. Правда, чаще всего всё-таки за дело.
Семидесятому тогда больше всех досталось, чем там он ранее досадил Мастеру, не признался, но Твин его потом месяц обхаживала. Тот даже лежать толком не мог, разве что на животе.
— Оглох? — локоть Сто Двадцать Пятого врезался в бок. — Иди, вызывают.
Керс вышел вперёд, косясь на Биффа. Мастер недовольно скривил толстые губы. Если б не гости, без кнута бы не обошлось.
Седой, прочистив горло, заговорил, подчёркивая каждое слово:
— Усиливает материю и некоторые стихии. Пламя свечи может превратить в мощнейший взрыв. Даже самую тонкую ткань способен сделать крепче любой брони.
Керс выудил из поясного кармана зажигалку, приготовился показать, на что способен. Кремний сухо чиркнул. Он прикрыл рукой глаза и вытянул зажигалку перед собой. Воображение нарисовало, как из слабого язычка огня вырастает пылающий столб и взвивается к небу. Тут же обдало жаром, до ушей донеслись восхищённые возгласы.
Он убрал руку, наблюдая, как остатки огня быстро рассеивается в воздухе. Со стороны гостей посыпались предложения. Трое особо рьяно перекрывали уже озвученные суммы, очевидно, его умение пришлось им по душе.
Седой велел вернуться в строй и Керс, радуясь про себя, что не придётся долго торчать перед этими мясниками, поспешил на место.
Мог бы и в них огнём, да обещал старику без сюрпризов. К тому же, ему всё-таки удалось переубедить. Мало ли как жизнь обернётся, а сдохнуть всегда успеет.
Торги завершились спустя несколько часов. Время тянулось бесконечно долго, ноги уже начали ныть, спина от неподвижного стояния онемела. Он облегчением выдохнул, когда Одноглазый наконец приказал разойтись всем, кроме тех, кого должны были выкупить, и быстро, будто читая какую-то молитву, назвал с два десятка номеров. Среди них был и номер Керса.
