— Когда я шёл сюда, то полагал, что у вас припасено… более острое перо, но вы колете меня тупым клинком, господин Максиан, — разочарованно протянул Шарпворд. — Я не питаю любви к так называемому королю и осуждаю его поступки. Но да, я боюсь огня! Однако не считайте, что я лишь газетчик, словоохотливый дурак. Я видел осквернённых! И знаете, что я видел? Как ни странно, я видел людей. Я видел их руки, ноги, лица, слышал их речь, ощущал их запах. Я видел, что они способны на чувства! И они мало отличаются от нас с вами, господин Максиан, верно? Однако есть в них то, что ждёт… Искра куда большего пламени, чем вы можете представить! Мои опасения вполне справедливы. Подумайте, господин Максиан, если кто-то скажет, что осквернённые зло, будет ли это реальным фактом? Они ведь не злее нас с вами, но то, что внутри них… Скверна — или называйте это, как вам заблагорассудится — их сила, способности, их наследие. Вы можете поставить свою жизнь на кон? Можете быть уверены в том, что огонь заслуживает свободы? Да, сервусы, готовящие мне завтрак, ещё не огонь. Ординарии, следящие за порядком, ещё не огонь!
Шарпворд умолк. Нервным движением спрятав обратно в карман свой блокнот, он поправил съехавшие на нос очки и бросил осуждающий взгляд:
— Но что насчёт скорпионов, господин Максиан? Вы удобно умолчали о них. Потому что вы прекрасно знаете: именно они и есть тот огонь! Пока он ещё в клетке, но вы уже провернули ключ. Природа огня в том, чтобы всё разрушать, и когда он прольётся на улицы… Вы будете тушить его? Или поливать всё вокруг маслом и смолой? В чём может выразиться свобода осквернённых, если они только и умеют, что уничтожать и убивать! Пусть их огонь сжигает дома тех, кто раздувал его пламя. Пусть сжигает их земли, их семьи, их отцов, их детей — пусть прокатится по ним самим, по коже, по лицам, по волосам! Пусть свободные не идут против ветра, который раздувает огонь, пусть они прячутся за ним и думают, что сила ветра и есть их сила, но мы-то пойдём! Верно, Максиан? К этому вы призываете? Этого вы добиваетесь? Нет, наши предки однажды уже дали свободу огню, страшному чудовищу — их огнём были технологии, оружие, уничтожившее старую землю и породившее новую, болезненную, опасную, враждебную к людям. Теперь наш огонь — это осквернённые, их сила, их затаённые желания, их стремление к свободе прижизненной или посмертной! И вы готовы дать им этому волю? Вы не страшитесь возможных последствий?
Сам того не замечая, Максиан оказался втянутым в спор, в котором в другой раз никогда не позволил бы себе участвовать.
— Никто вас, мой юный друг, ничем колоть не собирался! — фыркнул он. — Вы вооружены не хуже меня, как вижу. И ваше оружие — не слова, на которые вы слишком полагаетесь, как бы вы ни отрицали этого. Нет! Ваше оружие — страх, и им вы провоняли насквозь, и им вы пытаетесь ранить и меня, и всех, кто вам непонятен, кто мыслит в непривычном вам формате. Вы видели осквернённых, говорите? Людей в них увидели? Очень хорошо, во всяком случае, вы не так уж безнадёжны. Но вот что я вам скажу: нет, Ян, они не люди! И я рад этому! Осквернённые, в отличие от нас, не убивали младенцев, едва увидевших свет, они не клеймили детей, не порабощали и не вынуждали служить им до конца их жизни! Скорпионы, говорите? А кто их создал? Верно! Мы, люди. Мы ломаем их с самого детства, заставляем верить, что они недостойны жить среди нас. Вы когда-нибудь задумывались, что вытворяет с ними Легион? Это машина, перемалывающая их волю, создающая орудия убийства. И всё ради чего? Ради этой вашей искры! Люди ненавидят осквернённых, но не брезгуют пользоваться их способностями. Так вот бойтесь, мой друг, потому что именно мы молчаливым своим согласием позволили создать армию чудовищ, и поделом нам гореть в порождённом нами же пламени!
Шарпворд презрительно сморщил нос:
— Мой страх затрагивает гораздо больше, чем только мою жизнь. И да, я продушился им, провонял, как вы сказали. Однако сколько бы мы ни препирались и ни выясняли, от кого чем смердит, мы просто-напросто топчемся на одном месте, господин Максиан. Я шёл сюда с определённой целью и мог бы выйти из этой камеры с тем, что вы дадите мне. И почему-то я надеялся, что вы дадите мне уверенность…
— Так вот что вы ищете, Шарпворд! Уверенности в завтрашнем дне? И при этом находясь здесь, со мной, в Материнской Скорби? — Максиан расхохотался. — Какая наивность! Нет, друг мой, такой роскоши вам не видать. Как и никому из нас!
Шарпворд задумчиво нахмурился:
— Почему-то мне кажется, что вы хотите уничтожить тысячи жизней свободных лишь из чувства вины.
Чувство вины… Меткий выстрел! Вот что не давало спать десяток лет, вот чем пытался оперировать Корнут — не дурак ведь! — вот что терзает и сейчас. Вина перед дочерью. Долг, который он ей так и не отдал. Но появился шанс отплатить хотя бы толику за её страдания, на которые обрёк её своею трусостью. Жизнь Семидесятого для Твин намного важнее, так пусть мальчишка живёт!
Словно тяжёлый камень свалился с плеч Максиана. Впервые с момента последней беседы с Корнутом он почувствовал лёгкость, смог задышать полной грудью. Что ж, решение принято: пусть народ узнает и обратную сторону медали, которую король с гордостью нацепит на грудь после своей победы.
— К чёрту все эти игры, пусть будет по-вашему! Вы хотели знать, связан ли я с Пером? Да, связан! Даже больше, я один из его основателей! Для чего, спросите вы? Чтобы дать шанс осквернённым вырасти в любви и заботе, чтобы слова «мать» и «отец» не были для них пустым звуком. И знаете что? Чудовищ даже в скорпионах я не видел, зато видел их в отражении зеркала, в лицах прохожих, в сенаторах, что молятся, как те фанатики, на Кодекс Скверны, будто он защитит их от пламени! Система прогнила, Шарпворд, и гниль эту можно вычистить только огнём. Мы сами породили этих монстров, когда могли бы лелеять их искру, пустить её на благое дело! И они, свободные от ненависти и жестокости, смогли бы поднять человечество с колен!
Лицо газетчика удивлённо вытянулось. Оно то бледнело, то вспыхивало болезненным румянцем. Когда Максиан наконец умолк и, взявшись за голову, уткнулся пустым взглядом в дальний угол, Шарпворд прочистил горло и опустился рядом на голые доски:
— Я хочу знать больше! Расскажите мне, каковы они, скорпионы? После того, что мы сотворили с ними, думаете, они не вспомнят об этом? Рано или поздно? Не захотят вернуть нам должок?
Такой реакции Максиан даже не ожидал. Неужели сумел убедить, пусть даже одного? Но этот один стоит сотен, и как знать, может, именно он донесёт суть до других, готовых рассуждать здраво?
— Я рад, что вы спросили об этом, — признался Максиан. — Может, потому, что давно пора рассказать людям о тех, кого они так боятся. Знаете, что больше всего меня в них восхищает? Искренность и простота, которые нам, свободным, могут только сниться. Если у нас есть шесть богов и мы то и дело мечемся среди них, прося помощи то у одного, то у другого, у них же всё намного проще: Госпожа Смерть — их единственная и истинная богиня, а дань они ей платят историями о славно прожитой жизни. Им мало отмерено, и время для них ценнее любых сокровищ. У них есть свои понятия о чести, и они намного прозрачнее наших. Я долго могу восхищаться ими, не меньше, чем кто-то другой — рассуждать об опасности, которую они несут. Так знайте, это те же люди, неиспорченные тщеславием и жадностью, но награждённые способностями, за которые они платят слишком непомерную цену! Вы спрашивали, будут ли они мстить? Нет, я так не думаю. Но будут ли они убивать за свою свободу — в этом даже не сомневайтесь! Пламя уже разожгли, и его остановить можем только мы с вами, дав то, что по справедливости и так должно принадлежать им — право на жизнь, право на свободу.
