Камера принцепса отыскалась почти в самом конце. В одну секунду Триста Шестой высадил дверь и посторонился. Керс с любопытством заглянул внутрь, рядом остановился Слай и скрестил руки на груди.
На них ошарашенно смотрел ничем не примечательный господин — невысокий, худощавый, с бородкой и чёрными, как у Твин, глазами.
— Точно он? — Керс иронично вскинул бровь. — А то вдруг не того освободим?
— Не уверен, если честно, — подыграл Слай. — Тот холёный был, упитанный, а этот какой-то подуставший, что ли…
— Так, рассосались! Шутники, мать вашу, — Севир потеснил их и, пройдя в камеру, по-дружески обнял ещё не пришедшего в себя от изумления принцепса. — Ну здравствуй, Максиан! Давненько не виделись.
***
— Севир, будь ты неладен! Какого дьявола?! — Максиан не то чтобы был удивлён, скорее, разочарован. — Я же просил не вмешиваться!
Предводитель Стального Пера оценил взглядом камеру и ухмыльнулся:
— Мрачновато здесь. Разве политическим преступникам не положены особые апартаменты? Ты же, как-никак, главный сенатор!
Максиан укоризненно покачал головой и хлопнул старого товарища по спине:
— Уже в который раз ты меня выручаешь, друг. Боюсь, теперь я не смогу оплатить тебе долг сполна.
— Всё-то у вас, людей, по выгоде меряется, — Севир презрительно поморщился.
У выхода Максиан скользнул взглядом по осквернённому с номером «136» и остановился рядом с Семидесятым. Поискав глазами дочь, повернулся к мальчишке:
— А где Твин?
— Сопровождает принцессу, господин принцепс, — отчеканил тот.
— Я не господин тебе, Семидесятый, и уже не принцепс, — Максиан положил руку ему на плечо, пытаясь выглядеть как можно дружелюбнее. — Рад тебя видеть, сынок. Правда, рад!
Мальчишка смущённо прочистил горло и коротко кивнул, видимо не зная, что ответить. Неудивительно: наверняка не привык к подобному обращению.
— Вы уже закончили с любезностями? — Севир недовольно зыркнул исподлобья. — Тогда соизвольте, не-господин-бывший-принцепс, выбираться отсюда. Или, может, чаю попьём, побеседуем?
Максиан раздражённо отмахнулся и последовал за другом, стараясь не отставать. По пути всё никак не мог поверить, что горстка мальчишек так просто проникла в самую большую тюрьму Прибрежья. Держались они уверенно, самодовольно, непринуждённо подшучивая друг над другом, и это не могло не восхищать.
Но уже по пути, при виде распростёртых на полу мёртвых тел, восторг Максиана немного поугас. Скольких они погубили, чтобы спасти одну жалкую, никчёмную жизнь? И вся эта кровь на его совести. Ещё один огромный камень в уже и так нелёгкую ношу.
Сирена выла не переставая, и от этого на душе становилось невыносимо тоскливо в предчувствии чего-то страшного, непоправимого. А может, это уже начинает шевелиться совесть: все эти несчастные не заслуживали такой смерти. Слишком высокая цена за его трусливую душонку.
Севиру этого не понять, как и тем мальчишкам: их с детства учили убивать, взращивали в них жестокость, выбивали кнутами страх перед смертью. Но разве мечи и револьверы обвиняют в преступлениях? Нет, как раз ему и отвечать за слёзы овдовевших жён и осиротевших детей.
Максиан невольно зажал рот ладонью при виде обугленных тел. Страшная смерть, мучительная.
На выходе Севир остановил свой небольшой отряд и недоуменно покрутил головой в поисках чего-то. Кто-то из скорпионов громко выругался.
— Севир! — выкрикнул стоящий рядом. — Наши убиты!
Тут же свинцовый град обрушился на них с двух сторон. Десятки вспышек сопровождались оглушительным грохотом, криками, ржанием лошадей.
Пули врезались в невидимую стену, отскакивали, оставляя лёгкую рябь. Максиан уже видел когда-то подобное, так давно, что и не сразу сообразил: способность Севира, которой всегда восхищался Урсус, каждый раз повторяя, что все скорпионы созданы отнимать жизни, а Сто Первый рождён, чтобы их сохранять.
Как здесь оказались солдаты королевского гарнизона — вопрос второстепенный. Максиана больше волновало, как теперь выбраться отсюда живыми. И как долго Севир продержит защиту, прежде чем упасть от бессилия? Учитывая деструкцию, у них не так уж и много времени.
— Все за мной! Быстрее! Не отставать от меня ни на шаг! — Севир бросился к небольшому проулку — единственному месту, не заблокированному гвардейцами.
Преследовать их начали не сразу, будто давали фору. Тревожный звоночек в голове появился, когда уже пробежали добрую сотню метров. Что-то на этой улице было не так. Севир уже снял защиту, чтобы передохнуть: силы ещё понадобятся. Позади раздавались редкие выстрелы, а впереди только ряды спящих домов, погружённых в почти непроглядную темноту.
Вот оно что! Окна! Ни в одном из них нет света, а ведь здесь живут люди. Сирена воет уже добрых четверть часа, а улица словно вымерла…
— Остановитесь! Стойте! — Максиан перешёл на медленный шаг, не сводя глаз с распахнутых ставен дома напротив. — Здесь что-то не так! Окна…
Огневой шквал обрушился сразу со всех сторон. Прямо над головой Максиана просвистела пуля, потом ещё и ещё… Одна врезалась у самых ног, выбив из земли фонтан засохшей грязи.
Прикрыв руками голову, Максиан упал на колени. Ледяное дыхание смерти, казалось бы, ощущалось затылком, но в голове было на удивление пусто. Разве что промелькнуло лёгкое разочарование: умереть при побеге из тюрьмы — какая позорная гибель! Лучше бы казнили.
Он услышал крик, но сквозь оглушительный грохот слов было не разобрать. Кто-то из скорпионов вдруг подскочил к нему, потянул за собой к остальным, и их тут же накрыло невидимым щитом Севира. Пули забарабанили по защитному полю, как дождь по стеклу, и Максиан наконец решился поднять голову.
— Благодарю! — он повернулся к Семидесятому, вытащившему его из-под пуль.
В глазах мальчишки отчего-то застыло недоумение. Он зажимал свою шею ладонью, и из-за капюшона Максиан не сразу заметил кровь, струящуюся между пальцев.
Шагнув вперёд, Семидесятый пошатнулся. Только в последний момент Максиан успел подхватить его, смягчив падение, и перевернул на спину.
— Позволь взглянуть, — Максиан оторвал его руку от горла: кровь пульсирующим фонтаном била из рваной раны, заливала одежду, ручьём стекала на землю. Останавливать её было бессмысленно, и Семидесятый, похоже, прекрасно это понимал. Страха в его глазах не было, только досадное сожаление о чём-то, чего уже не изменить, чего уже никогда не вернуть.
— Слай! — Сто Тридцать Шестой бросился к ним, расталкивая столпившихся вокруг соратников. Склонившись над другом, он прижал к его ране ладонь, в отчаянии оглядел собравшихся. — Что вы встали! Сделайте что-нибудь! Севир?!
Те лишь молчали, с горьким сочувствием глядя на умирающего собрата. Севир сокрушённо покачал головой: ему уже ничем не помочь — слишком много крови, слишком быстро её теряет.
