Расстёгиваю ширинку брюк и высвобождаю себя. Я уже давно готов. Мой член твёрд как камень. До рези хочу её. Девочка пытается дёрнуться, но я несколько раз с силой обрушиваю свою ладонь на её нежную плоть. Шлепок. Шлепок. Шлепок. Она вскрикивает и замирает.
— Просто бери, что хочешь и уходи. — я чувствую обречённость в её голосе. Она обмякает и больше не сопротивляется.
Ну уж нет, детка! Тебе меня не одурачить. Ты кончишь, как и всегда. И будешь ненавидеть себя за это.
— Не пытайся меня обмануть. — говорю я, пристраиваясь между её ног. — Я же знаю, как тебе это нравится. Ты только прикидываешься невинной овечкой, а на самом деле отчаянно жаждешь меня. Ведь знаешь, что мы идеально подходим друг другу. Ты самая грязная из всех моих женщин. В отличие от остальных, ты по-настоящему получаешь удовольствие от всего, что я с тобой делаю.
Провожу членом по её горячей промежности. Из неё сочится море удовольствия. Неглубоко погружаюсь в него и слышу её взволнованный стон. Я двигаюсь медленно, перебирая пальцем её складочки. Она тихо всхлипывает от моих проникновений. Но это далеко не всё, что я могу ей предложить сегодня.
— Твою мать, ты такая мокрая, — с презрением бросаю я. — Ты даже притвориться не можешь, что тебе не нравится, правда?
Она вздрагивает от моих слов, будто от пощёчины. Я усмехаюсь и выхожу из неё. Теперь я покрыт её тягучей смазкой и готов открывать новые берега. Я раздвигаю её половинки и пристраиваюсь сзади. Надавливая на упругое колечко, я медленно проникаю внутрь. Девочка хватает ртом воздух. Я останавливаюсь, даю ей привыкнуть и продолжаю ласкать пальцем её клитор.
— О, чёрт… — стонет она, когда я начинаю плавно покачиваться вперёд-назад.
— Неплохо да? — интересуюсь я и начинаю ускорять движения.
Внутри неё так туго, что я с трудом погружаюсь головкой. Во время моих толчков она уже не стонет, а громко кричит. Я знаю, что ей немного больно, но не могу отказать себе в этом плотно облегающем меня удовольствии. Я уже давно приучил её тело к удовольствию со щепоткой боли. Пусть в этот раз боли будет чуть больше.
— О, нееет…! — вскрикивает она, когда я вторгаюсь глубже. Я оказываюсь в ней уже наполовину. Её бутончик уже не такой тесный, и я резко подаюсь вперёд, заполняя её полностью. Чертовски приятно.
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — хрипло рычу ей в ухо, продолжая медленно двигаться в ней.
— Я хочу… — она сбивается и дышит очень часто. — я хочу, чтобы ты уже наконец заткнулся к чёртовой матери! — с ненавистью стонет она и подаётся задницей мне навстречу.
От этого её движения у меня будто срывает башню. Я прикусываю нежную кожу на затылке и больше не осторожничаю. Хватаю её за бёдра и дёргаю на себя. Детка потрясённо охает. Я делаю её шире, распираю её узкую задницу своим мощным стояком.
— Да, вот так, Кира, мать твою! — рычу я ей в волосы и начинаю бешено вколачиваться в неё. Всё сильнее, резче и жёстче.
Она громко вскрикивает и выгибается. Я не могу насытиться её сладкой и тугой дырочкой, которую ещё никто до меня не успел распробовать. Каждое моё резкое проникновение отзывается дрожью в её теле. Я смотрю на нас в зеркало. Она кажется такой маленькой и беззащитной по сравнению со мной. Её глаза закрыты, а светлые пряди волос, выбившиеся из причёски колеблются от каждого моего удара. Её светлый образ ярко контрастирует с моими тёмными волосами и костюмом. Мы как ангел и демон сошедшие с полотен итальянских художников эпохи Ренессанса.
Мы продолжаем наш бешеный ритм, пока я не чувствую, как она начинает обхватывать меня сильнее, ритмично сжимаясь вокруг члена. Я помогаю ей спереди, массируя припухший клитор, и скоро она выгибается, охваченная экстазом. Детка кончает так бурно, что не замечает, как ручка двери позади тихо поворачивается. В зеркало я вижу, как открывается дверь.
Я закрываю глаза и продолжаю свои движения. Обхваченный её тугим колечком, я не заставляю её долго ждать и, твердея ещё сильнее, изливаюсь в неё. Заполняю всю её собой. Да, блядь, это прекрасно!
Мы пытаемся отдышаться. Наши сердца бьются так громко, что мне кажется эти отчаянные удары слышны не только нам, но и тем, кто нарушил наше уединение.
Я выхожу из моей девочки и на секунду задерживаю взгляд на её спокойном и безмятежном лице. Почти жалею о том, что я сделал. Но та часть моего сознания, которая повиновалась ей так долго и слепо теперь должна умереть. Я приговорил её ещё полчаса назад.
Вытираюсь о подол её платья и вижу, как Кира нехотя открывает глаза. Из нас двоих я первый возвращаюсь в реальность. Отстраняюсь от неё. Больше не находя во мне опоры, Кира пошатывается. Она медленно поворачивает голову и смотрит в зеркало. От расслабленного и немного сонного выражения на лице не остаётся и следа. Её глаза округляются, когда она видит отражение людей в зеркале. Страх и шок читаются в её поднятых бровях и приоткрытом рте. Без доли смущения я застёгиваю ширинку и оборачиваюсь.
— Анна, ты, всё же пришла! — развязно бросаю я в лицо женщине, застывшей в дверях.
Она не менее шокирована, чем Кира. Её лицо побледнело. Кажется, будто её сейчас стошнит.
— О, да ты не одна, я смотрю. Потеряли свою маленькую Мисс Феминистку? — обращаюсь я к застывшим позади Анны Лие и Джейку.
У Джейка и Анны на лицах застыли похожие выражения отвращения. Интересно, как общие мысли могут объединить двух столь непохожих друг на друга людей.
— А я тут даю частный урок своей племяннице. У нас с ней не самые здоровые отношения, как вы уже, наверное, поняли. — я развожу руками. — Но что я могу поделать. Лолита Набокова и рядом не стояла с этой девочкой. Она с детства соблазняла меня. Сначала я противился, но потом, всё же, поддался искушению. Каюсь, грешен. — я выливаю этот безумный поток вранья по-английски, чтобы даже этот дебил Джейк меня понял.
По мере моего рассказа, я вижу, как его лицо вытягивается. Он становится всё больше похож на ребёнка, застукавшего родителей за «этим». Отвращение сменяется изумлением.
— Но мы с ней в расчёте. — я мерзко ухмыляюсь. — Она даёт мне своё тело, а я ей — своё творчество. Пишу книжки, которые она потом крадёт. Неплохая сделка, как по мне?
Я перевожу взгляд на Анну. Она ещё не успела взять себя в руки. После бесконечных унизительных вечеров в роли её карманной собачонки, мне безумно приятно увидеть на её великолепно отредактированном многими пластическими хирургами лице хоть какую-то настоящую эмоцию.
— Анна, дорогая, — я улыбаюсь ей — надеюсь, это никак не повлияет на наше плодотворное сотрудничество? Уверен, пресса будет в восторге, когда история об инцесте в стенах твоего издательства всплывёт? Люди в Америке такие толерантные. Я уверен, нас тут поймут!
Я делаю несколько шагов к Анне, но она отшатывается от меня как от прокажённого. Выражение брезгливости поселяется на её лице. Она делает насколько шагов назад и сдавленно произносит:
