Она чмокнула меня в щеку и упорхнула по лестнице.
Следующие дни проходили по той же схеме с монотонностью тиканья метронома. Я отвозила детей в школу, ехала в ветлечебницу, чтобы заняться текущими делами — письмами, посылками, счетами — с дистанционной помощью коллеги Ксавье. Хорошо бы найти временную замену, но кандидаты клинику не осаждали. Кроме того, нужно было разобраться со страховкой, запустить рассмотрение заявления о ДТП с причинением ущерба здоровью обоих участников. Тогда-то я и узнала, что полиция проводит расследование, а мотоцикл Ксавье увезли, не знаю куда, на экспертизу. Когда я впадала в уныние, я прямиком отправлялась в больницу и проводила остаток дня у кровати Ксавье, который во сне продолжал сражаться со своими фантомами и болью. Я надеялась, что однажды он наконец-то вынырнет из тумана. Мы обменивались с ним парой фраз, не больше, он был вконец изнурен. Каждый вечер я переносила свой уход на пять, десять, пятнадцать минут позже или раньше, но, несмотря на уловки, неизменно сталкивалась в лифте с мужем велосипедистки. Я видела, что его тоже раздражает и удивляет злая шутка, которую упорно играет с нами случай. Но разговаривать друг с другом мы, естественно, не собирались и ограничивались лаконичными «Добрый вечер». Он жестом приглашал меня выйти первой из лифта, потом мы шли к парковке каждый сам по себе. Странный ежедневный обряд.
Прошла неделя после аварии. В этот день, придя в больницу, я встретила врача и подошла к нему, поскольку меня волновало отсутствие у Ксавье какой бы то ни было динамики.
— Как он, доктор?
Врач был немногословен, но я отметила его озабоченный вид, и сердце сжалось.
— Послушайте, объективно у него неплохие показатели, и теоретически ваш муж должен был восстановиться лучше, но он абсолютно апатичен. Мы сделаем дополнительные анализы, чтобы исключить негативные последствия черепно-мозговой травмы. Пока поводы для волнения отсутствуют.
Он издевается, что ли?! Но врач испарился прежде, чем я смогла выудить у него какую-либо информацию. Когда я вошла в палату, Ксавье был привычно погружен в сон. Я села на свое постоянное место в кресло, но сперва поцеловала его в лоб.
— Здравствуй, — едва слышно прошелестел он.
Я нежно погладила его по волосам.
— Как ты себя чувствуешь?
Он не ответил, но открыл глаза, затянутые пеленой, как и всю эту неделю. Когда я увижу прежнюю искру в их изумрудной зелени?
— А ты, Ава?
Я просияла, у меня затеплилась надежда. Впервые за все эти дни Ксавье задал мне такой вопрос. Может, приходит в себя?
— Я держусь… Все, чего я хочу, это чтобы ты пошел на поправку… Все за тебя беспокоятся, Ксавье. Врачи проведут новые обследования…
Он зажмурился, желая оградить себя от объяснений, и погрузился в свои нездешние миры.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Вскоре он уснул, а может, притворился, что спит, чтобы я его не трогала.
Вторая половина дня тянулась бесконечно долго. Я хотела, чтобы что-то произошло, чтобы Ксавье поговорил со мной, хотела дождаться от него реакции. Как поделиться с ним своей энергией? На меня наваливалось одиночество, а еще — отчаяние. Ксавье обретался где-то далеко-далеко, и всплывали неизбежные сомнения, возвратится ли он однажды. Я отругала себя за недостаток терпения и упрекнула в том, что к концу всего лишь первой недели совсем утратила выдержку.
— Не приходи завтра, — неожиданно заявил он, как раз когда я забеспокоилась, не пора ли ехать домой.
Я притворилась, что его предложение насмешило меня, наклонилась и сделала вид, будто глажу его по груди.
— Можешь сбежать, если не хочешь, чтобы я здесь появилась завтра или в любой другой день.
Я встретила его сумрачный взгляд.
— Мне некуда спешить. Отец взял на себя галерею, — уже серьезно объяснила я. — Сейчас это для меня отнюдь не главное.
— Лучше будет, если ты пойдешь домой.
Сердце заныло, но я нарочито иронически покивала, изо всех сил стараясь добавить капельку обыденности, нотку легкости. Больше не разговаривать с ним как с больным, может, так я пробьюсь к нему и заставлю стать прежним.
— Еще рано, и меня пока никто не гонит.
— Скоро заявятся. Зачем тебе сидеть, если я все равно сплю?
Предательские слезы застали меня врасплох.
— Не плачь, Ава, прошу…
— Извини…
Его лицо напряглось, он попытался пошевелиться, но у него не получилось. Спустя несколько нескончаемых секунд я немного успокоилась, кивнула и прикоснулась поцелуем к его губам. И медленно, очень медленно, чтобы украсть хоть несколько мгновений рядом с ним, надела пальто. Он с трудом вымучил слабую улыбку, но, судя по всему, даже это причинило ему боль. Я же не сумела выдавить ни слова, все силы отняло ощущение, что он меня оттолкнул, выставил за дверь. Он хотел остаться один. Как каждый вечер, я стала пятиться к выходу, продолжая смотреть на него, чтобы до самого конца оставаться с ним. Он дернулся, с усилием приподнял голову:
— Подожди!
— Что? В чем дело, Ксавье?
Мое сердце наполнилось надеждой: он захотел, чтобы я осталась. Но она просуществовала недолго. На меловом лице мужа проступила маска гнева и страдания.
— Возьми в шкафу мои вещи.
— Какие вещи?
— То, в чем я был в вечер аварии, они принесли их сегодня утром. Не хочу их больше видеть, сожги, избавься от этого дерьма.
По моей спине скатились капли холодного пота. Я с усилием, словно автомат, прошагала к шкафу. Мне удалось подавить дрожь. Его одежду запихнули в большую сумку из непрозрачного пластика. На дне шкафа лежал шлем, на котором остались следы сильнейшего удара: разнесенный вдребезги щиток, отколовшаяся краска.
— Они не хотят говорить мне, в каком она состоянии…
Я сразу поняла, о ком он.
— Ксавье, умоляю… хватит уже зацикливаться на этой женщине.
— Ава!
Откуда в нем столько ярости? Я резко развернулась к нему, и меня осенило. Дело было в чувстве вины.
— Быть может, я ее убил!
Его голос звучал надтреснуто, хрипло, был одновременно сильным и слабым. Это вообще был не его голос. Я в ужасе застыла. Целиком и полностью сконцентрировавшись на Ксавье, я отказывалась допускать мысль о том, что в результате аварии некая женщина, возможно, при смерти, что она жена и, быть может, мать. Перед моим внутренним взором промелькнуло лицо ее мужа, которого в последнюю неделю я видела каждый вечер. Если бы она действительно умерла, он бы набросился на меня с кулаками.
— Все ясно, — продолжил он дрожащим голосом. — Ты отказываешься отвечать, потому что она умерла и ты это скрываешь!
— Да нет же! Конечно нет, я уверена, что она жива.
