Я обернулась, надеясь, что моя паника больше не заметна, но муж уже покинул кухню.
Когда немного позже я подошла к нему с двумя чашками травяного чая — как будто отвар ромашки поможет мне уснуть, — меня ждал приятный сюрприз: на коленях у Ксавье лежал ноутбук. Он впервые проявил интерес к, скажем так, нормальной жизни, причем то, что он читал, прочно удерживало его внимание. Я принялась мечтать о том, как все встанет на свои места. Я подсела к Ксавье и протянула кружку, от которой он отказался, дернув головой. Как бы я хотела прижаться к нему, угнездиться у него под боком. Я придвинулась поближе и уютно устроилась на диване, подогнув ноги. Меня тянуло погладить мужа по голове. Раньше я бы спонтанно, инстинктивно дотронулась до него просто потому, что мне нравилось ощущать под пальцами его кожу. Что же меня удерживало теперь? Кто мне это запрещал? Да никто.
— Что ты там ищешь? — рассеянно поинтересовалась я.
Я убрала волосы у него со лба, он никак не реагировал. Мое прикосновение оставило его абсолютно холодным.
— Пытаюсь узнать, как она… Вообще-то о ней ничего не известно.
Я автоматически отдернула руку, как от ожога.
— Что ты хочешь сказать? — спросила я чуть излишне визгливо.
У меня ни разу и мысли не возникло поискать в интернете что-нибудь о них, о ней. О нем.
— Мне важно выяснить, кто она. Так странно — я впервые вижу ее лицо… У меня остались от аварии только короткие обрывки воспоминаний, тогда было темно, и я не очень-то соображал.
Ксавье сосредоточенно читал, рассматривал фотографии.
— Покажешь мне ее?
Любопытство пересилило — мне вдруг тоже стало важно встретиться с этой женщиной. Я поменяла позу, поползновение приблизиться к Ксавье, судя по всему, было бы неуместным. Он поставил ноутбук мне на колени. И передо мной предстала Констанс. Ее красота меня не удивила. Она напоминала хрупкую принцессу, утонченную, но не высокомерную. От нее исходила притягательная нежность, возможно, из-за натуральных очень светлых волос и голубых глаз, в которых хотелось блаженно утонуть. На снимке, где она играла на скрипке, Констанс была еще великолепнее. Целиком погрузившись в свою музыку — я узнала это состояние, такое же было у игравшего на виолончели Саши, — она летела, парила, и на ее губах блуждала улыбка. Ангел.
— Я уничтожил ее.
Я оторвалась от созерцания этой женщины и переключилась на Ксавье. Он впился в нее взглядом, его лицо окаменело от боли, чувства вины и какого-то нездорового влечения. Нужно было срочно его успокоить, найти правильные слова. Пусть он прекратит обвинять себя. Все равно уже ничего не изменить.
— Не говори так, Ксавье, может быть, однажды она опять будет играть.
— Откуда тебе знать? Судя по последним сведениям, дела плохи… Заодно я уничтожил и ее мужа, всю их жизнь. У них одна, общая страсть. Ты знала, что он дирижер?
Не могу я соврать ему еще раз.
— Да, помнится, он мне говорил…
— Он будет стоять за пультом, а она — наблюдать за тем, как он дирижирует… Как они это вынесут? По моей вине она исключена из жизни мужа. Он вернется к работе, и это будет нестерпимо для обоих. Вот, посмотри на него, и ты все поймешь. Он незаурядный человек! Что с ней станет?
Что собирается делать Ксавье? Он забрал у меня ноут и правой рукой запустил поиск. Нет, невозможно. Он не может подвергнуть меня этому испытанию. Ох, слишком поздно останавливать его. И какую причину я приведу, не выдав себя? Нет такой причины. Он вернул компьютер мне на колени и — вне всяких сомнений машинально — придвинулся ко мне, чтобы не упустить ни мельчайшей детали. То, что я переживаю, не происходит в реальности, мне снится кошмарный сон. Этого просто не может быть. Ксавье, одержимый своей навязчивой идеей, поглощенный мыслями о Констанс и Саше, прикасался ко мне впервые за долгие недели, не подозревая, что подсовывает мне под нос человека, который держит меня и не отпускает. Муж швыряет меня в яму со львами. Не догадывается, что причиняет мне невыносимую боль. Главное, скрыть смятение. Я съежилась и заперла на замок свое сердце, свои эмоции. Ксавье надумал показать мне запись выступления филармонического оркестра под управлением Саши. И вот он нажал на спусковой крючок.
На сцену вышел элегантно одетый Саша, приветствовал публику, уверенно принял аплодисменты и широким жестом представил музыкантов своего оркестра. Потом он подошел к пюпитру с лицом гордым, торжественным, но при этом воинственным, на котором был написан вызов. Зал затих. Все затаили дыхание, и я первая. Я не желала на это смотреть, не желала при этом присутствовать, но экран притягивал меня, и в глубине души мне моя зависимость нравилась. Саша прикрыл глаза на секунду, а может, на две, три, четыре, пять. Затем он взмахнул палочкой, и зазвучала музыка. «Кармина Бурана». Единственная кантата, которую я люблю, потому что от нее вибрирует все мое существо. Камера то и дело возвращалась к нему, что неудивительно, поскольку он притягивал к себе свет, а излучаемая им страсть ошеломляла. Хотелось восхищаться им и только им, музыка была на службе его тела, а оно управляло ею. А временами казалось, что они поменялись ролями: не он дирижировал музыкой, а она им. От него исходила магнетическая мощь, которой невозможно было сопротивляться. И устоять тоже невозможно. По его лицу на впечатляющей скорости проскальзывали мириады эмоций: ярость, соблазнение, властность, удовольствие, схватка. Он удерживал оркестрантов и публику кончиками пальцев, он видел все, взгляд был необыкновенно острым. Его игра на виолончели произвела на меня огромное впечатление, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что я чувствовала, впившись взглядом в экранную картинку. Я поклялась себе, что ни за что и никогда не стану смотреть не в записи, а на сцене, как он дирижирует оркестром. Музыка первой хоровой композиции набирала силу и громкость, звучание наливалось мощью, и я испугалась, что вот-вот перестану контролировать свои эмоции. Этого допустить нельзя. Когда по приказу Саши взорвались хор и оркестр, я, не помня себя, захлопнула крышку ноутбука.
— Хватит, Ксавье! Будешь продолжать в том же духе — свихнешься.
И я вместе с тобой.
— Выкинь ее из головы! Ничего сделать нельзя!
Я вскочила, постояла, успокаивая колотящееся сердце и не позволяя себе закрыть глаза и поместить Сашин образ на экраны век.
— Я не могу, Ава.
Его покорность и пассивность сломили мое сопротивление. Почему он не сражается?
— Что же ты, сделай усилие! Прекрати бесконечно прокручивать в уме аварию, перестань говорить со мной об этих людях, абсолютно посторонних для нас! Они нам вообще никто! Стопроцентные незнакомцы! И ты тоже превращаешься в незнакомца! Ты не стараешься выздороветь, вернуться к своей жизни, ты не хочешь взять себя в руки. Это уже не ты. Я жду тебя, Ксавье, и мне кажется, что я уже много месяцев провожу жизнь в ожидании. Я устала. Ну действуй же ты, наконец!
Его лицо изменилось, стало жестким, почти агрессивным. Он оперся на костыли, встал и подошел ко мне — мрачный, враждебный.
