Глава двенадцатая
Яоставалась бессильной свидетельницей, лишенной права участия в медленном возрождении собственного мужа. Страшно признавать, но, поскольку Ксавье полностью вычеркнул меня из своей жизни, я воспринимала его перемены с позиции ни на что не годной зрительницы, которая с трудом терпит их. А ведь я мечтала о том, чтобы ему стало лучше, но теперь, когда мечты превращались в реальность, я нервничала, потому что меня от всего отлучили и, главное, мой муж окончательно отгородился от меня. Ксавье установил контакт с Констанс. Ему не нужно было ставить меня в известность, я и так все поняла. Он не мешкал: после получения визитной карточки ему понадобилось всего лишь каких-то четыре дня.
У меня вошло в привычку ночью подолгу всматриваться в него в полумраке нашей спальни. Я с удивлением замечала, как с каждым днем складка между бровей разглаживается, он стал лучше спать и больше не вставал, чтобы включить свет на лестнице. Сон его улучшился, и никакие чудеса для этого не понадобились. Я наблюдала, как внутри него ослабляется тугая пружина, а взявшее в тиски ожесточение понемногу тает. Мое сердце сжималось от любви к нему и отвращения к себе.
Я ревновала к власти, которую эта женщина имеет над моим мужем. Сначала уничтожив его, она принялась лечить, перевязывать ему раны. А я, любившая Ксавье так давно, готовая взять на себя его раны и тоску, пойти на все, лишь бы помочь ему, не дать утонуть, я, для которой он был всем, в результате оказалась никчемной. Он нуждался в ней, а не во мне.
А она… Это ангельское создание, спустившееся с небес, эта фея не только отняла у меня часть души моего мужа, но с ней был и мужчина, который волновал меня, выбивал из равновесия гораздо сильнее, чем я могла предположить. Он был не просто одним из тех, на кого я могла бы обернуться на улице. Нет, меня пьянило его присутствие, его харизма, он пробуждал мое уснувшее после несчастного случая тело и мою изболевшуюся душу.
Саша ежедневно приходил играть к Жозефу и оставался в лавке все дольше. Значит, он меньше задерживался в больнице, уступал место Ксавье, как я уступала свое его жене. Мой муж сменял его в палате Констанс. Вечером музыка звучала громче. Я слушала ее с выключенным светом, в темной галерее, прижавшись всем телом к стене, как если бы хотела дотянуться до Саши. Я не двигалась с места, пока он не прерывал игру, и только тогда выходила. В мастерской всегда был Жозеф, он не мешал Саше спокойно играть в дальнем помещении. Я махала рукой старику, он по привычке открывал дверь, чтобы пожелать мне хорошего вечера и поболтать минуту-другую. Я отклоняла предложение войти внутрь и согреться. Я пользовалась его доброжелательностью и симпатией, чтобы утолить свое желание увидеть Сашу. Мне было стыдно за себя. Каждый вечер за спиной хозяина лавки вырисовывался во тьме коридора Сашин силуэт. Бедняга Жозеф, он не отдавал себе отчета в том, что, разговаривая с ним, я не понимаю ни слова из тех, что произношу. Он не догадывался, что я смотрю не на него, что мой взгляд убегает за его спину, чтобы встретить мрачные Сашины глаза. Я прощалась с Жозефом, и Саша растворялся в темноте. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я сочиняла истории, откуда эта злосчастная авария вычеркивалась, а мы с Ксавье были всем довольны и влюблены, с нами были дети, и мы все вместе строили множество планов. Когда я уже была готова провалиться в сон, в мои мечты вторгался Саша, я вздрагивала и подавляла боль от мысли, что могла никогда его не встретить.
Тем вечером я возвращалась домой немного позже, чем накануне. Сашина виолончель звучала всю вторую половину дня и позже, вечером, — дольше, чем обычно. Я почувствовала, что он зовет меня, хочет, чтобы я пришла, приблизилась к нему. Я томилась по другую сторону стены, не в состоянии вырваться. Я поздоровалась с Жозефом, и тут за его спиной вырос Саша. Меня напугали его стиснутые зубы и лицо человека на грани нервного срыва. Эта игра, не имевшая с игрой ничего общего, не могла продолжаться, в обозримом будущем мы слетим с катушек. Я бы дорого дала за то, чтобы узнать, что происходит в их семье. Разговаривает ли с ним Констанс? Не потеряли ли они друг друга по пути? Много вопросов и ни одного ответа.
Голоса, доносившиеся из кухни, были, как мне показалось, веселыми. Я немного постояла, заставляя замолчать тоску и сомнения. Восторженные прыжки Месье были удачным предлогом, чтобы не сразу присоединиться к детям и мужу. Когда я поняла, что мне хватит сил, я, как ни в чем не бывало, зашла в кухню.
— Всем добрый вечер!
И опять же, как ни в чем не бывало, расцеловала детей, прикоснулась к губам Ксавье, в глубине души опасаясь, что он меня оттолкнет. Меня придерживала, не пускала смесь тактичности и страха, мешавшая просить у него большего. Я пробыла на кухне не долго, взяла бутылку воды и понесла на стол. Не терять бдительности. Держаться, держаться и держаться.
— Ой, мама, а ты еще не видела! У папы сюрприз, — объявил Титуан.
Я резко повернулась к Ксавье и с подозрением посмотрела на него. Он криво усмехнулся и приподнял левую руку. Никакого гипса. Его запястье было наконец-то свободно. Я ощутила удар в сердце. Значит, он сегодня ездил в больницу… То есть мы вообще перестали общаться. Я с таким усердием выполняла его просьбу прекратить заботиться о нем, что даже не знала о визите к врачу, а он не счел нужным мне сообщить. Мои глаза набухли слезами счастья пополам с досадой. Я бы очень хотела быть там, рядом с ним, ведь я так долго наблюдала за его страданиями. Но он лишил меня участия в своей победе над аварией. Я спонтанно сделала то, что, как я считала, я больше никогда не смогу себе позволить, — рванулась к нему и повисла у него на шее.
— Осторожно, Ава, я все еще на костылях, — произнес он тихо и не враждебно.
Я быстро отодвинулась и стала изучать его руку, похудевшую, побелевшую, покрытую незнакомыми мне шрамами и как будто очень хрупкую. Я осторожно заключила ее в ладони, он не сопротивлялся, и я поймала себя на том, что ласково глажу ее.
— Тебе не больно?
— Нет. Должен, впрочем, признать, что она какая-то странная, чувствительность пока еще не полностью восстановилась, я роняю вещи, рука довольно вялая, бессильная, но это должно пройти после реабилитации. Так они считают.
— Ты же рад? — осмелилась я.
Мы посмотрели друг другу в глаза, мы так давно этого не делали. Их зеленый цвет показался мне более мягким. Они были еще не такими, как раньше, но мы к этому шли. Меня поразило неожиданное открытие: хотя в моей жизни присутствовал Саша, желание вернуть мужа меня не покинуло и никогда не покинет.
— Приятно, конечно, но это всего лишь запястье.
Для него ерунда, а для Констанс вопрос жизни. Между прочим, все последнее время Констанс была для Ксавье важнее, чем он сам.
— За стол, — грустно позвал он и, не задумываясь, выдернул руку из моих ладоней.
Я провела ужин, а потом и остаток вечера, наблюдая за ним. Мы сидели, уставившись на экраны своих компьютеров. Правда, я при этом ничего, кроме Ксавье, не видела. Я подмечала, что Ксавье меняется, и это впечатление день ото дня усиливалось. Не стану утверждать, что он полностью сбросил напряжение, но он точно стал менее взвинченным. Легче переносил баловство детей, не заводился по пустякам. У него даже как будто посвежело лицо. За это я должна благодарить Констанс. Пора было узнать больше — я пребывала в неведении насчет происходящего, это грызло меня, и с этим нужно было что-то делать. Я хотела, чтобы он посмотрел мне в глаза и сказал правду.
