Уже две недели я отчаянно барахталась, чтобы оставаться на плаву. Этим вечером за ужином, похоже, роли поменялись. Ксавье поддерживал разговор и прилагал усилия, чтобы моя рассеянность не озадачила детей. Он делал все, что мог, мешая мне окончательно погрузиться в свои мысли; так, он вдруг спросил, по-прежнему ли чувствуются благоприятные последствия выставки. Сколько прошло с тех пор, как он в последний раз интересовался галереей? Даже не помню. Единственное, в чем я уверена: это было задолго до аварии. Можно сказать, в другой жизни.
— Я довольна, — промямлила я. — Одна работа продана, и сегодня я подписала договор с новым скульптором.
— У Кармен появился конкурент.
Его замечание позабавило меня, а я-то считала, что разучилась смеяться.
— Ты ее знаешь, она удвоит бдительность! А у тебя как сегодня прошел день?
— Как обычно.
Подразумевается, что он побывал в больнице.
— Однако, — продолжил он, — меня больше интересует завтрашний день.
— А что будет завтра?
— Я встречаюсь со своим подменщиком в клинике.
Может, я плохо расслышала? Или начала путать мечты с реальностью?
— Что-что?
Он смущенно улыбнулся, как если бы и сам не очень в это верил.
— Давно пора узнать, что там происходит. Согласна?
К глазам подступили слезы радости, одна из них скатилась по щеке. И тут Ксавье сделал то, на что я больше не рассчитывала: он осторожно стер слезинку большим пальцем и посмотрел на меня в упор. Я заставила замолчать голос вины, чтобы насладиться проявлением нежности, как оно того заслуживало. Ксавье опять был самим собой: пусть искалеченный, пусть его шрамы никогда не исчезнут, но он обрел себя. Достаточно понаблюдать за его поведением сегодня вечером, чтобы стало ясно: он спустился с небес на землю и теперь воспринимает действительность нормально. Изумруд его глаз больше не затягивала пелена, хотя авария оставила на нем нестираемые отметины.
Неожиданно наступившая тишина заставила нас встряхнуться. Пенелопа и Титуан пристально и удивленно уставились на нас. Они уже давно не наблюдали такой близости между родителями. Ужин завершился в почти беззаботной атмосфере. И даже если она была не совсем беззаботной, то новой была точно, как если бы всей семье стало легче дышать. Может, у меня возродится надежда? Вдруг получится забыть? И продолжать жить наперекор всем невзгодам…
Но все рухнуло, когда я шла по лестнице, собираясь лечь спать, и заметила в полутьме столовой хорошо знакомый предмет — такие в последнее время слишком часто попадались мне на глаза у соседа в музыкальной лавке. Весь центр стола оккупировал футляр. Футляр от скрипки. Я подошла к нему, словно притягиваемая магнитом. Мне надо было знать. Футляр был весь в царапинах, вмятинах, следах от удара. Моя дрожащая рука приблизилась к нему, едва не дотронувшись. Потом я со страхом и отвращением отдернула ее. В нашем доме поселилась Констанс. Меня окружили, загнали в западню.
— Это никогда не кончится, — прошептала я.
Я спешно развернулась, чтобы не видеть скрипку и не позволить себе взорваться, оттолкнула Ксавье — я и не слышала, как он подошел, — и взлетела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
— Ава, подожди!
Я заткнула уши, это было уж слишком. Я схожу с ума. Закрывшись в спальне, я принялась наматывать круги, чтобы успокоиться, чтобы вычеркнуть эту скрипку из памяти. Что она у нас делает? Как это возможно? Она же пропала, разве нет? Зачем Ксавье подсунул ее мне? Чтобы поиздеваться? За моей спиной открылась и закрылась дверь. Раздался стук костылей, положенных на пол, затем шаркающие шаги Ксавье.
— Я нашел ее сегодня.
— То есть ты ее искал?
— Последнее, что я мог сделать для нее, это найти скрипку.
В каком-то тумане я услышала его объяснение: как из разговора с Констанс он узнал, что инструмент потерялся, как у него стала чаще включаться память о минутах после столкновения с автомобилем и после того, как он пришел в сознание. И как он вроде бы припомнил, что из соседних домов вышли люди и кто-то собрал обломки. Тогда он стал звонить в каждый дом по соседству, и случилось чудо. Человек, поднявший скрипку, боялся, что его обвинят в воровстве, и потому не отнес ее в полицию. Скрипка Констанс ждала его там, где никому, в том числе Саше, не пришло бы в голову ее искать. Она никогда не забудет, что скрипку нашел не муж, а Ксавье.
— Если бы я знал раньше, — завершил он свой рассказ.
И тут я слетела с катушек.
— Хватит, Ксавье!
Я не невинная овечка, но мне надоело выслушивать упреки, ведь я просто старалась его защитить. И так усердно защищала, что сама заблудилась. Я приготовилась все ему высказать. Остановить себя я не могла: только что рухнула плотина, и меня подхватил слишком сильный, чтобы ему противостоять, поток.
— Ты в состоянии представить себе, как на меня действует присутствие этой вещи у нас дома? Нет, не в состоянии… После аварии тебя беспокоит другая женщина, а не я. Той ночью я исчезла из твоей жизни. Ты хоть раз задумался, как я себя чувствую? Задал мне хоть один вопрос? Представил себе, как я все это пережила?
Он побелел.
— Но…
— Помолчи! Ты уже швырнул мне в лицо все, что хотел, настала твоя очередь выслушать.
Меня трясло, а он был растерян и, судя по жесткости взгляда, злился.
— Я знаю, Ксавье, что на мотоцикле была не я, не я попала в аварию и не я, искалеченная, очутилась на операционном столе. Я прекрасно понимаю, что никогда не смогу поставить себя на твое место, можешь не сомневаться. Я никогда не позволю себе преуменьшить то, что ты пережил. Но известно ли тебе, что ощущаешь, услышав, что твой самый любимый человек попал в аварию и неизвестно, выживет ли он? Это разрушает тебя, загоняет под землю, приводит в ужас, пронзает насквозь.
Он сжал кулаки, но не сумел ничего ответить, поэтому я продолжила:
— Знаешь, что такое бесконечно долго сидеть в зале ожидания, когда тебе ничего не говорят? И в душе ты уже как будто умер? Знаешь ли, каково мне было справляться с ужасом от мысли, что я больше никогда тебя не увижу? И что придется сообщить детям, что они потеряли папу? Нет, ты этого не знаешь. Ты не представляешь себе, в каком аду я очутилась той ночью.
— Я никогда не утверждал, что ты не страдала.
Я жестом заставила его замолчать и принялась расхаживать перед ним.
— Но, Ксавье, с каждым днем все становилось хуже… Ты проваливался глубже и глубже, ты оттолкнул меня. Я наблюдала за тем, как ты сдаешься. Ты бросил нас, детей и меня. Ты не сражался за нас и вместе с нами. Мы были готовы тебе помочь. Возможно, я не сделала того, что было нужно, и точно была неловкой, но я перепробовала все. И ты заставил меня выпутываться в полном одиночестве… Ты отверг меня… Ни разу не протянул мне руку помощи. Вместо этого ты протянул руку ей…
