— Проклятие, мне это не нравится, — пробормотал Драда. — Самый опасный враг тот, кто не поддается гневу.
Онгист с ухмылкой обнял его за плечи:
— Ты у нас известный мыслитель. Кстати, мальчишка, которого он назвал своим сыном — тот самый, кого наш отец подколол у ворот города.
Драда выругался.
— И он вопреки этому не чувствует гнева? Меня уже дрожь пробирает.
— Я знал, что тебе понравится. Сколько, говоришь, человек подобрали этого парня, Тостиг?
— Всех я не видел. Они сидели в кустах.
— А видел скольких? — подхватил Драда, понимая, что Онгист не зря задал этот вопрос.
— Я видел только их вожака. А что? Сколько, он сказал, их там было?
— Он ничего не сказал, — усмехнулся Онгист. — Я и так знаю.
— Да будь ты проклят! — рявкнул Тостиг и отошел.
Драда подвел Онгиста к поваленному стволу, где еще недавно горел костер Касваллона.
— С чего это он? Я не понял.
— Не было никаких двадцати горцев. Был только один, тот самый. Головой могу поручиться.
— Да, пожалуй, ты прав. Он назвался тебе?
— Касваллон из Фарлена.
— Касваллон… Будем надеяться, у них не все такие, как он.
— Хоть бы и такие. Где им устоять против тридцати тысяч аэниров?
— Это верно, но мы их численности не знаем. Только предполагаем, что во всех кланах наберется не больше семи тысяч бойцов — но что, если мы ошибаемся?
— Что же ты предлагаешь?
— Обращаться с ними помягче. Завязать торговлю, добиться, чтобы они нас хорошо принимали, а там видно будет.
— Ты думаешь, они настолько глупы, что пустят нас в горы?
— Почему нет? Другие народы нам не чинили препятствий. И те, кого в кланах недооценивают — такие наверняка найдутся, — со временем перейдут к нам.
— Я думал, отец хочет напасть на них летом.
— Хочет, но я его отговорю. Внизу еще остались три незахваченные области, и поживиться там можно лучше.
— Мне здесь нравится. Свой дом я хотел бы построить в горах.
— Скоро построишь, брат. Обещаю.
Оракул сидел один, глядя в огонь. Ночью ему приснилось войско со сверкающими копьями и развернутыми знаменами.
Красный ястреб реял на черном поле, разбитый враг бежал с поля битвы. Королева-воительница Сигурни воздела в лучах заката свой меч…
Он видел это наяву, в молодости, когда ушел за Врата в другую страну. Старик запахнулся в серый плащ, вытянул ноги к очагу. Он смотрел на свои сморщенные, в бурых пятнышках руки и вспоминал, как когда-то…
— Грезишь о былой славе? — спросил Талиесен.
Оракул дернулся, выбранился, сказал:
— Подвинь стул к огню.
Друид был мал ростом и худ как скелет. Жидкие волосы и бороденка липли к черепу, как туман, но карие оленьи глаза под четкими бровями странным образом сохраняли молодость и веселье. Его плащ был сшит из множества перьев — синие от зимородка, черные от ворона, серенькие от ржанки, стальные от орла.
Он прислонил свой длинный посох к стене пещеры, сел рядом с Оракулом и произнес тихо:
— Стало быть, парень уже здесь.
— Ты сам знаешь, что да.
— И это грозит гибелью всему, что нам дорого.
— Да, по твоим словам.
— Ты мне не веришь, Оракул?
— Будущее — мягкая глина. Не может оно затвердеть так, чтобы его нельзя было вылепить заново.
Друид вполголоса выругался.
— Уж ты-то должен понимать, что прошлое, настоящее и будущее переплетены, как уток и основа в ткани. Неужели, побывав за Вратами, ты так ничему и не научился?
— Я узнал, что гордыня есть грех — довольно и этого.
— Ты похож на старца, утомленного жизнью.
— Таков я и есть. А вот ты почему жив до сих пор? Ты был стариком, когда меня еще грудью кормили.
— Я был стариком, когда еще твоего деда грудью кормили.
Оба помолчали, глядя на пламя, и наконец Оракул со вздохом спросил:
— Зачем ты здесь?
— Сигурни прошла во Врата. Теперь она в пещере на Хай-Друине.
Оракул облизнул внезапно пересохшие губы.
— Как она там, наша девочка?
— Девочка? — с сухим смешком повторил Талиесен. — Она старуха, тебе ровесница. Я же говорил, ты ничего не смыслишь в работе Врат.
— Пусть так, будь ты проклят. Я спросил, как у нее дела.
— Она тяжело ранена, но я ее вылечу.
— Могу я ее повидать?
— Нет. Это было бы неразумно.
— На что же тогда я тебе понадобился?
— Возможно, ты сумеешь кое в чем мне помочь.
— В чем именно?
— Что стало с мечом, который ты у нее украл?
— Это была плата за все, что я для нее сделал, — покраснел Оракул.
— Не оправдывайся, Каразис. Твой поступок привел к новым войнам. Сигурни ты обошелся намного дороже своей настоящей цены, а в довершение всего украл Скалливар. Ты говорил, что потерял его, когда пробивался обратно к нам, но я тебе больше не верю. Скажи, что случилось на самом деле.
Оракул ушел в заднюю часть пещеры и принес длинный, завернутый в ткань предмет. В свертке, когда он размотал его на столе, блеснула серебристая сталь меча.
— Хочешь его унести?
Талиесен вздохнул и снова прикрыл меч полотном.
— Нет, чума тебя забери! Ты пересек нити времени и умрешь, так и не узнав, что за хаос ты породил. Я пытался поправить дело, но породил лишь новые неприятности.
— О чем это ты толкуешь?
— Без меча Сигурни обречена на поражение и на смерть.
— Ты сам сказал, что она сейчас здесь!
— Это правда. Я пытался помочь ей, Каразис, но она умерла. Я пересек Нити и нашел в другом мире другую Сигурни, но и она погибла. Раз за разом я уходил за Врата, и всякий раз она умирала. Я сдался, но после вернулся к своей задаче и обнаружил еще одну Сигурни, обреченную умереть молодой. Она одержала победу над своим первым врагом, а затем над вторым, графом Джасти. В этом ей помог некий Каразис. Ты помнишь эту историю, верно? — Оракул отвел глаза. — Каразис, укравший у нее меч. Но на сей раз она попросила, чтобы Скалливар ей вернул я, чего никогда раньше не было. Я не знал, что мне делать, и тут она вдруг оказалась здесь — победоносная королева с этим самым мечом в руке!
— Я не хочу расставаться с ним, — прошептал человек, звавшийся когда-то Каразисом.
