«Не надо ничего уметь. Будь им, и все тут. Это, правда, тоже не так-то легко: Касваллона в деревне не любят, а значит, и тебе доставаться будет».
«Почему не любят?»
«Это вопрос не простой. Он человек независимый и держится старых обычаев: грабит чужие кланы. Со временем ты сам все поймешь».
«Он что же, вор?»
«Да, — усмехнулась Мэг. — Как и ты».
«Вот это по мне. А до других мне и дела нет».
Она положила руку ему на плечо.
«Вот тебе первый урок, Гаэлен: в клане каждому есть дело до всех остальных. Даже в случае раздора мы заботимся друг о друге. Если наш дом сгорит дотла, весь клан, даже недруги Касваллона, соберется и поможет ему отстроиться. Если он умрет, меня в нужде не оставят. Если мы умрем оба, маленького Донала примут в другую семью — возможно, в ту, где мы с мужем не пользовались любовью — и будут растить, как родного».
Гаэлену было трудно поверить в это после стычки с Агвейном, но у него все же появились друзья.
…Мэг подошла к окну. Долина мирно спала под высокой луной. Гаэлен заворочался, увидел ее силуэт и позвал тихо:
— Мэг!
— Что, милый?
— Спасибо тебе.
— За что же?
— За все.
— Спи, юный воин. — Она поцеловала его в лоб. — Спи.
Касваллон поднимался к пещере, зная, что старик наблюдает за ним.
— Вид у тебя усталый, — заметил Оракул, когда он вошел. Запавшие голубые глаза строго глядели на гостя.
— Я и вправду устал. А гибель мальчиков надрывает мне сердце.
— Да. Дурной день. — Они помолчали, и Оракул сказал: — Я тебе всегда рад, но чувствую, что на уме у тебя что-то есть. Выкладывай.
— От тебя ничего не скроешь, — усмехнулся Касваллон. — Талиесен просил рассказать мне о том, что случилось с тобой за Вратами.
— Просил он… Ему-то что, позор не на нем. — Оракул налил им обоим разбавленного вина. — Я молчал двадцать пять лет — молчи и ты, покуда я жив.
— Слово даю, — заверил его Касваллон.
— После нескольких выигранных мной битв я возжелал стать королем, но меня, как ты уже знаешь, отвергли. Я собрал сторонников, и мы принудили друидов на острове Валлон отправить нас за Врата. Вначале я не заметил вокруг никаких перемен: горы были все те же, и Хай-Друин высился над ними, как часовой. Потом я узнал, что на землях кланов идет война, и ведет ее женщина — королева по имени Сигурни. По причинам, которые ты поймешь после, я не стану о ней говорить. Скажу лишь, что мы приняли ее сторону в борьбе с чужестранцами и провели там два года. Меня не оставляло желание стать королем, основать собственную династию. Я вернулся с теми, кто выжил, к Валлонским Вратам и прошел через них еще раз. Так я совершил роковую ошибку, погубившую всю мою жизнь.
Старик осушил чашу и налил себе еще вина, не добавляя воды.
— Горе тому, чьи мечты сбываются. В том новом краю, после десяти кровавых лет, я все-таки стал королем. Я одержал много побед, Касваллон, — великих побед…
— Что же было дальше? — поторопил его молодой горец.
— Поражение и бегство, — с горькой улыбкой ответил старик. — Меня предали — впрочем, я сполна это заслужил. Если человек хочет стать королем, это еще не значит, что король из него выйдет хороший. Но Талиесен не об этом просил тебе рассказать. Сражаясь за свое королевство, я заключил союз с одним жестоким мясником, Агристом, и раскрыл ему тайну Врат. Он-то и предал меня, разгромил мое государство, а после ушел со своим войском в другие Врата. — Оракул облизнул губы. — Так сорок лет назад сюда пришли аэниры… нам на погибель.
— Мы пока еще не погибли, — заметил Касваллон.
— Это не люди, а демоны. В насилии и жестокости равных им нет. Говоря с Гаэленом, я уподобил горцев волкам, но аэниров в двадцать раз больше, и война — их образ жизни. Сигурни говорила с тобой перед смертью? Сказала что-нибудь обо мне?
— О тебе нет, но со мной она держалась, как с давним знакомым. Ты не можешь сказать, откуда она меня знает?
— Мог бы, но не скажу. Доверься мне, Касваллон. Со временем ты сам все поймешь, мне же позволь на этом закончить.
После пережитого в горах ужаса жизнь пяти уцелевших искателей клада значительно изменилась. Они стали считаться взрослыми и звались не иначе, как «победители Зверя». Месрик, фарленский бард, обессмертил их в песне — мальчишки из Фарлена и всех прочих кланов могли им только завидовать.
Таинственная королева тоже всех занимала, но друиды хранили молчание. Талиесен подробно расспросил мальчиков о беседах с ней, однако сам ничего нового им не поведал. Все пятеро постоянно вспоминали Охоту и думали о том, как она повлияла на их судьбу.
Лейн, больше других привычный к раздумьям, стал смотреть на Гаэлена другими глазами и постоянно искал его общества, находя в нем задатки природного вожака.
Леннокс, как только срослась его сломанная кость, начал всеми возможными способами наращивать и без того немалую силу: таскать бревна, поднимать тяжелые камни. В этом мире, уступая брату умом, он мог положиться только на телесную мощь. Но зверь оказался сильнее, и Леннокс решил, что никому больше не даст себя победить.
Гвалчмай, избавившись от страха, вызванного чувством собственной неполноценности, стал замечать признаки такого же страха в Ленноксе. Гаэлена он давно уже признал главным и охотно подчинялся ему.
Для Гаэлена мир изменился неузнаваемо. Он стал понимать, что судьба, сделав его городским изгоем, тем самым позволила ему пройти великолепную школу. Лишившись родителей, он рано усвоил, что полагаться можно на себя одного, и это сделало его сильнее сверстников. Опыт раннего одиночества имел и другую сторону: благодаря ему Гаэлен, как никто из его друзей, ценил свою принадлежность к клану.
Высокий, пригожий собой, он держался теперь с природной самоуверенностью. Бегал он быстро, как ветер, из лука стрелял так себе, но копье метал лучше многих опытных воинов. Хорошо дрался на кулаках, не давая воли гневу, как учил его Касваллон, и блестяще владел мечом. Но в повседневной жизни, когда речь не шла о соревновании в каком-либо мастерстве, он нисколько не заносился, и его любили за это без всяких усилий с его стороны.
Фарленские мудрецы одобряли его и следили за его успехами с возрастающим интересом. Все это больно задевало Агвейна, который видел в Гаэлене будущего соперника.
Сын лорда-ловчего после памятной Охоты изменился больше всех остальных. Его воспитывали в сознании собственного превосходства, в уверенности, что он пойдет по стопам отца. Все это так и осталось при нем, не считая одной малости: Агвейн стал подозревать, что Гаэлен в чем-то превосходит его. Раньше он за одно это возненавидел бы чужака, но бой со зверем отнял у него право на ненависть.
На своих первых Играх они оба участвовали в пятимильном пробеге, где заняли девятое и десятое место — Гаэлен опередил Агвейна на сорок шагов.
