— Великий мастер, мне надо идти, — с дрожью в голосе сказал Готто.
— Ответь на вопрос.
— Слушаю, мастер, — нетерпеливо выпалил зверь.
— Ты знаешь про завещание приора?
«О, да, он знает…»
Зверь поднял глаза, часто-часто замотал головой, став из чернокожего просто серым. Я не стал мучить его, проникая в разум, а решил действовать с хитрецой.
— Ты мне веришь?
Тот кивнул, но не издал ни звука.
— Так если бы оно было, это завещание, то где бы я мог поискать ответ?
Готто посмотрел на Небо, коснулся пальцами лба, потом прошептал:
— Говорят, у Каэлевой Впадины есть крепость. Она ещё с древних времён стоит, и зверям там не место. Это же, ну… ты понимаешь, мастер?
— Понимаю. Зверям — зверево.
— Да, да, великий мастер. Когда великий Рэджин уходил на войну, он устроил там прощальный ужин с сыновьями, так говорят. А там, где Небо ближе, и ангелы лучше слышат.
«Ну ясно, Проклятые Горы, край земли. Там и нам из Тенебры легче подниматься, и Апепы там хозяйничают», — добавил бес.
Про то, что защитная сила Инфериора ослабевает к краю мира, я уже слышал. Поэтому лишь благодарно кивнул зверю.
Кажется, Журавль сказал всё, что позволяли законы, и его пробило на мелкую дрожь.
— Ты можешь идти, Готто. Я благословляю твоё племя, но только ты можешь спасти его. Думай.
— Спасибо, великий мастер. Я сейчас же отправлюсь к Ласточкам…
— Они не помогут, зверь.
Круглые глаза в недоумении уставились на меня. Бедный, бедный зверь.
Я, кивнув ему в последний раз, стал спускаться к джунглям. Пусть думает сам, я и так сделал достаточно.
А за то, что сотворили Стрекочущие Ласточки, в некоторых приоратах вообще целые стаи вырезают. Так что мне даже можно дать прозвище Белый Волк Милосердный.
«О, да, моя хорошая!»
— Ты о чём, бес?
«Гордыня растёт у тебя, червятинка. Ей и радуюсь».
Я ещё раз бросил глаза на Небо, заходя под кроны первых одиноких деревьев. Над словами Хродрика стоило подумать.
* * *
Конечно, это был не Шмелиный Лес, но он вполне мог поспорить с ним по дремучести. А уж какие тут гиганты росли, я и вообразить не мог. Казалось, что здесь даже растения вступили в вечную гонку Нулевого Мира и стали растить свою меру.
Некоторые деревья, упавшие, судя по всему, на своих же потомков, были такими огромными, что в их высохших стволах я мог идти и, вытянув вверх копьё, не доставать до потолка. Такие исполины во многих местах перекидывались через лесные реки, превращаясь в удобные мосты.
Животные здесь были, как и в большинстве мест Инфериора, не выше зверей по мере, и жили своей активной жизнью. Кричали, охотились, паслись.
Наглые обезьяны иногда кидались в меня ветками, при этом были всего лишь двенадцатой-тринадцатой ступенью. Никакого уважения, поэтому одну такую я для демонстрации оглушил силой своей меры, и бедное животное, кувыркаясь по веткам, свалилось мне под ноги.
Кричащая сверху гвардия на миг затихла, наблюдая за моими действиями.
— Значит, как силу почуяли, так поумнели? — спросил я, примериваясь копьём к добыче.
* * *
Убить обезьяну, а уж тем более съесть, я так и не решился. Поэтому оставил беднягу под деревом, отправившись искать менее человекоподобных. Голод требовал от меня поохотиться, и совершенно неожиданно мне помогли сами обезьяны, буквально через пять минут скинув упитанного кролика с перегрызенным горлом.
Я только-только стал выслеживать кабана, примеченного мной в зарослях, как с неба прилетел подарок. Что это, просто благодарность примитивных животных, или знак внимания от Инфериора?
«Бери, кусок Абсолюта, пока дают. И так на ногах еле стоишь».
— Что это бес вдруг стал обо мне заботиться?
«Если ты, великий господин, вдруг сдохнешь в каком-нибудь болоте, это копьё ждёт незавидная судьба», — Хродрик был сама честность.
Развести костёр оказалось делом нетрудным. Бес так и порывался помочь, демонстрируя мне, как он может раскалять остриё копья. Правда, он сам же чуть не сжёг древко, поэтому быстро остепенился.
Я не желал готовить еду на демоническом костре, поэтому сам черканул стихией огня по дровам, и буквально через полчаса уже вкушал мясо кролика. Не скажу, что блюдо удалось, но после такого марш-броска любая пища казалась божественной.
Хродрику я не доверял, поэтому любое предложение о помощи игнорировал.
«Сдаётся мне, великий господин, что ты знаешь обо мне даже больше, чем я сам».
Сытый желудок мешал голове думать, и я сам не заметил, как рассказал Хродрику о том, что с его семейным подрядом у меня особые отношения. Про Зигфрида он уже знал, а вот то, что я встречался и с Вотаном, и с Мэйнардом, и даже с его дочерью, стало для беса новостью.
Впрочем, совершенно неожиданно, он даже не опечалился, а наоборот, только счастливо расхохотался:
«Значит, папашка сдох?! И убил его Белиар?»
— Моей рукой, — кивнул я.
«А Геллия? Её тоже пришили?» — Хродрик будто потирал руки.
— Её убил зверь.
Бес залился счастливым смехом.
Для меня это было совершенно неожиданно, я всё же надеялся, что в нём осталось что-то человеческое.
«Предателям собачья смерть! А Мэйнарда, конечно, жалко», — Хродрик захихикал.
Я подумал, что к нулям собачьим такую жалость.
«А младший братишка всегда был тряпкой. Любимчик отца, который не смог ничего достичь».
Вспоминая те события под Лазурным Городом, и демона Вотана, насаживающего младшего сына на клинок, я только хмыкнул. Что-то не похоже, что рыцарь Мэйнард был любимчиком, или понятия демонов о любви совершенно расходятся с моими.
«Это уже потом Мэйнарду любовь отца вышла боком. Когда отец сделал выбор, и ушёл в Тенебру, всё изменилось».
Надо сказать, что бес, впервые найдя благодарные уши, говорил и говорил. И я уже чувствовал, что не зря начал эту беседу.
Прояснялось очень многое…
Зигфрида отец, надо сказать, не особо-то и ругал. Да, братья соперничали, и да, Хродрик действительно связался с Бездной. Вот только насадил ересь ему в душу сам же Вотан.
«Отец желал власти везде. И в Тенебре, и в Медосе, и в Целесте. Глупец, ему казалось, что в Инфериоре он достиг уже всего. Он стал приором, и даже достиг седьмого перста, ну надо же», — бес захохотал.
Я, кусая жареное мясо и чувствуя, что с кроликом Инфериор дополнительно подкачивает меня силой, слушал новую версию событий.
