— Не много же у тебя, наверное, друзей, в таком случае.
— У меня их вовсе нет.
— И тебе от этого одиноко?
— Нет. Это помогает мне выжить.
— Веселая же у тебя жизнь! Удивляюсь, как ты еще стихов не пишешь.
— Ну чего ты злишься? Тебе-то что за дело?
— Ты вошел в нашу жизнь — и останешься в нашей памяти, пока мы живы. Я, по правде сказать, предпочла бы другого спасителя.
— Ну как же — мне случалось видеть представления на площадях. У героя там непременно золотые волосы и белый плащ. Я, женщина, не герой — просто священник поймал меня в свою паутину. Ты полагаешь, он осквернил себя? Я тоже. Вся разница в том, что моя тьма спасла его, а его свет меня доконает.
— Кончите вы когда-нибудь лаяться или нет? — спросил Дардалион, садясь и потягиваясь. Даниаль бросилась к нему.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как голодный волк. — Он отбросил одеяло, наколол на вертел пару ломтей оленины, пристроил его над костром и подбросил дров в угасающий огонь.
Нездешний ничего не сказал, но печаль опустилась на него как темный плащ.
Глава 4
Нездешний проснулся первым и вышел из пещеры. Сняв рубашку и штаны, он вошел в ледяной ручей, лег на спину и подставил свое тело струям потока. Ручей, бегущий по круглым камням, имел всего несколько дюймов в глубину, но течение было сильным и потихоньку сносило Нездешнего вниз по наклонному дну. Он перевернулся, ополоснул лицо и бороду, вылез и сел на траву, чтобы утренний ветерок просушил кожу.
— Ты похож на дохлую рыбу трехдневной давности, — сказала Даниаль.
— А вот от тебя пахнет, как от нее, — не остался в долгу он. — Ступай помойся.
Она, пристально посмотрев на него, пожала плечами и сняла свое зеленое шерстяное платье. Он откинулся назад, разглядывая ее. Тонкая талия, гладкие бедра, а кожа...
Он отвернулся посмотреть на рыжую белку, скачущую по веткам, встал и потянулся. В густой поросли у ручья он нашел кустик лимонной мяты, набрал пригоршню похожих на щиты листьев и подал их Даниаль.
— Вот — разомни их в руке и натрись ими.
— Спасибо.
Нездешний вспомнил о своей наготе и оделся. Жаль, что нет сменной рубашки, — ее носит священник, а эта уже несвежая.
Он вернулся в пещеру, где облачился в свой черный кожаный колет и кольчугу. Потом извлек из сапог два запасных ножа, наточил их на бруске и вложил в ножны, укрытые в голенищах.
Дардалион наблюдал за ним, отмечая, с какой заботой Нездешний относится к своему оружию.
— Не дашь ли мне один из своих ножей? — спросил священник.
— Конечно, дам. Тебе какой — тяжелый или легкий?
— Тяжелый.
Нездешний взял свой пояс и отстегнул от него ножны с рукояткой из черного дерева.
— Вот этот подойдет. Лезвие обоюдоострое и так отточено, что им можно бриться.
Дардалион продел сквозь ножны свой узкий поясок и сдвинул их к правому бедру.
— Ты что, левша? — спросил Нездешний.
— Нет.
— Тогда вешай нож слева, чтобы в случае чего достать его правой рукой.
— Спасибо.
Нездешний застегнул собственный пояс и потер подбородок.
— Не нравишься ты мне, священник.
— Почему?
— Еще вчера ты обошел бы жука, чтобы не наступить на него. А сегодня готов убить человека. Неужто твоя вера столь слаба?
— Моя вера осталась при мне. Нездешний. Но теперь я вижу все чуть более ясно. Твоя кровь помогла мне.
— Не знаю, помощь это или кража. Мне сдается, я лишил тебя чего-то очень дорогого.
— Если и так, будь уверен — я об этом не жалею.
— Время покажет, священник.
— Зови меня по имени — Дардалион.
— А что, “священник” тебе уже не подходит?
— Нет, не подходит. Понравилось бы тебе, если бы я стал называть тебя убийцей?
— Зови как хочешь. Моего отношения к самому себе это не изменит.
— Я тебя обидел?
— Нет.
— Ты так и не спросил о том, как прошел мой поединок.
— Нет, не спросил.
— Тебе это безразлично?
— Нет, Дардалион. Не знаю почему, но мне это не безразлично. Все гораздо проще. Смерть — мое ремесло, приятель. Ты здесь — стало быть, ты убил его, и он меня больше не занимает. Худо то, что ты отрубил ему руки и ноги, — но я забуду это со временем, как забуду и тебя, когда благополучно доставлю вас к Эгелю.
— Я надеялся, что мы станем друзьями.
— У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.
— И так было всегда?
— Всегда — долгий срок. Я имел друзей до того, как стал Нездешним. Но то было в другой вселенной, священник.
— Расскажи мне о себе.
— С какой стати? Буди детей — впереди у нас длинный день.
Нездешний оседлал лошадей и проехал на своем мерине к тому месту, где подвесил оленя. Срезав с туши несколько полос, он убрал их в полотняный мешок на ужин, а остальное оставил на траве для волков. — Скажи, олешка, у тебя были друзья? — спросил он, глядя в пустые серые глаза.
На пути к пещере ему вспомнились дни его службы в Дрос-Пурдоле. Он считался подающим надежды молодым офицером — любопытно почему: он всегда недолюбливал начальство, хотя дисциплину, правда, соблюдал.
Тогда они с Гелланом были ближе, чем братья. Это проявлялось во всем — несли они караул или ходили к девкам. Геллан был славным, веселым товарищем, Они становились соперниками только на турнире Серебряного Меча. Геллан всегда побеждал — этот парень обладал нечеловеческим проворством. Потом Нездешний встретил в Медрас-Форде, городке к югу от Скельнского перевала, купеческую дочь Тану — и они с Гелланом расстались. Нездешний влюбился, не успев опомниться, вышел в отставку, поселился в деревне и занялся хозяйством.
Геллан был безутешен. “Ничего, — сказал он при расставании, — я тоже скоро последую за тобой. Что за жизнь мне теперь будет в армии? Сплошная тоска”.
Хотел бы Нездешний знать, исполнил ли Геллан свое намерение. Стал ли земледельцем или купцом, или же погиб в одном из многочисленных сражений, проигранных дренаями?
Если он и пал, то не иначе как нагромоздив вокруг себя кучу вражеских тел, — его клинок язвил быстрее, чем змеиное жало.
— Напрасно я ушел тогда, Геллан, — сказал Нездешний. — Ох напрасно.
Геллан устал, и ему было жарко. Пот стекал по затылку под кольчужный наплечник, и спина чесалась невыносимо. Он снял свой черный шлем и расчесал пальцами волосы. Ветра не было, и он тихо выругался.
