— Дети мои, — медленно произнес он, — вы избраны свыше. Вы, обделенные жизнью, вновь обретете силу. Силу и гибкость. Мощь вольется в ваши жилы. Натешившись этой новой силой, вы умрете, и ваши души отойдут в Пустоту, исполненные радости. Ибо вы послужите своему племени, исполнив предназначение всякого надира.
Шестеро смотрели на шамана, не шевелясь и не моргая — казалось даже, что они не дышат. Удовлетворенный Кеса-хан хлопнул в ладоши, и шестеро служек ввели в пещеру шесть серых волков в намордниках.
Кеса-хан обошел их одного за другим, снимая с каждого волка намордник и поводок. Он прикасался костлявыми пальцами к волчьим глазам, и звери покорно шли туда, куда он вел их. Он рассадил всех шестерых перед увечными воинами, и служки удалились.
Кеса-хан закрыл глаза, и дух его вылетел из пещеры во тьму надирской ночи. Он нащупал пульс земли и заставил биться в лад со своим. Стихийная мощь гор вошла в него, стремясь разорвать хрупкую человеческую оболочку. Шаман открыл глаза и укротил поток, бурлящий в его крови.
— Убийца ночевал в этой пещере. Его запах остался на камнях. Последнее, что вы запомните, будет этот человек, высокий круглоглазый дренай, дерзнувший стать на пути у нашего народа. Запечатлейте его образ в своей памяти, пока волки вбирают в себя его ненавистный запах — запах убийцы-Нездешнего. Похититель Душ силен, но его сила не сравнится с вашей. Он скор и опасен — но вы превзойдете его во всем, дети мои. Плоть его будет сладкой и кровь его — словно вино из горных виноградников. Никакая другая плоть не насытит вас. Всякая другая еда будет для вас отравой. Ваша жизнь только в нем одном.
Кеса-хан глубоко вздохнул и стал обходить волков, трогая каждого за загривок. Звери ощетинились и заворчали, пристально глядя на молчаливых людей.
Шаман издал вопль — и волки прыгнули, вонзив клыки людям в глотки. Ни один из шести надиров не шелохнулся.
По волчьим телам пробежала дрожь, и они стали расти...
Люди съеживались, кожа на них обвисала складками. Волки вытягивались — на лапах вырастали поросшие шерстью пальцы с длинными загнутыми когтями, грудные клетки расширились, плечи раздались. Чудовища встали на ноги, отбросив от себя сморщенные мешки с костями.
— Повернитесь ко мне, дети мои, — позвал Кеса-хан.
Они повиновались, и шаман ощутил на себе свирепую силу их кроваво-красных глаз.
— Идите и убейте, — прошептал он, и шестеро чудовищ вывалились в ночь.
Немного погодя вернулись служки.
— Уберите тела, — приказал шаман.
— Можно ли назвать это телами? — спросил один юноша. Лицо его было пепельно-серым.
— Называй их как хочешь, мальчик, но делай свое дело.
Кеса-хан проводил их взглядом, развел костер и завернулся в козью шкуру. Обряд высосал из него все силы, он чувствовал себя старым и очень усталым. В былые дни для таких превращений отбирали самых крепких воинов, но Кеса-хану это было не по душе. Так гораздо лучше — так люди, согнутые несчастьем, смогут напоследок приобщиться к жизни.
Они выследят Нездешнего и пожрут его. Потом они умрут. Вода не пойдет им в горло, и мясо будет для них ядом. Не пройдет и месяца, как они погибнут от голода и жажды.
Но перед этим они насладятся своей последней трапезой, вонзив зубы в плоть Нездешнего.
Каэм молча выслушал своих офицеров: шестьдесят восемь погибших, сорок семь раненых. Уничтожено четыреста палаток, два склада с мясом и зерном сгорели дотла. На корабле, стоявшем у причала, сгорели паруса, но все остальное уцелело. Крысы, однако, пробрались на оставшиеся склады с провизией и теперь хозяйничают там. Каэм отпустил всех, оставив при себе только человека в черном плаще.
— Верните мне доброе расположение духа, Немодес. Расскажите еще раз, как Братство намерено разделаться со священниками.
Немодес пожал плечами, отводя от генерала глаза, прикрытые тяжелыми веками. Глава Братства был мал ростом и худ, и его мясистый нос казался неуместным на изнуренном лице. Зубы в безгубом рту торчали, словно могильные камни.
— Прошлой ночью у них погибло трое. Скоро им всем конец.
— Трое? Я потерял сорок восемь человек.
— Эти трое стоят больше, чем весь ваш сброд, — отрезал Немодес. — Скоро у них не останется сил сдерживать нас, и мы разделаемся с Карнаком так же, как с Дегасом.
— Ваши обещания — точно ветры, пущенные свиньей. Громко, а пользы никакой. Да знаете ли вы, как нужна мне эта крепость? Железный Засов разбил нашу армию на юге и идет на Дренан. И я не могу послать против него войска, пока Эгель гуляет на воле в Скултике, а Карнак удерживает эту последнюю крепость. Я между двух огней — ни поражения, ни победы.
— Мы убьем этих отщепенцев, — заверил Немодес.
— Я не хочу, чтобы они умерли от старости! Вы обещали мне, что крепость падет, — а она стоит. Вы обещали, что священники умрут, — а они живы. Вы обещали мне Нездешнего. Что плохого скажете о нем?
— Кадорас предал нас. Он похитил убийцу из надирского становища, где его ждала неминуемая смерть.
— Зачем? Зачем Кадорас это сделал?
— Это превышает мое понимание. Всю жизнь Кадорасом руководила одна лишь корысть. Возможно, они с Нездешним заключили какую-то сделку. Но теперь это уже не важно — Кадорас умер. Сейчас к Рабоасу приближаются девять моих собратьев — это лучшие воины в Ордене, а стало быть, и на всем континенте. Притом у нас остается Дурмаст.
— Я ему не доверяю.
— Именно поэтому на него можно положиться. Он так жаден, что всегда продается тому, кто больше предложит.
— Вы удручаете меня, Немодес.
— У меня есть и хорошая новость, генерал.
— Не могу в это поверить.
— Мы нашли вход в крепость со стороны гор — тот, через который пришел Карнак.
Каэм глубоко перевел дух и улыбнулся.
— Мне нужно, чтобы тысяча человек готова была выступить через два часа.
— Я позабочусь об этом, — пообещал Немодес.
Глава 19
Лес был невелик, но в нем нашелся овражек, где Нездешний смог развести костер. Он продрог, и его ожоги, хотя и заживали быстро, все еще награждали его порой приступами лихорадки. Три дня он пролежал в пещере, а после двинулся на север. На пути он встретил горстку нотасов, которые продали ему некий зловонный бальзам — им Нездешний мазал спину и плечи. Молодая нотаска полечила рану у него на виске, а старый вождь дал ему новое имя: Бычий Череп. Нездешний посмотрел на себя в бронзовое зеркальце: на виске вздулась багровая шишка, кожа вокруг полопалась. Хорошо, что удар меча пришелся плашмя. Опухоль на глазу уменьшилась, но глаз все еще сильно слезился на ярком солнце.
Вождь нотасов, жизнерадостный старикан, ощупал ему голову.
