Я обрадовалась, что сижу, потому что мои ноги начинают дрожать. За несколько секунд в тронном зале как будто бы стало жарче. У меня кружится голова. Разве такое возможно наяву? И все же… я ведь прижималась к бездыханному телу Саенго, а на следующий день прикоснулась к ее груди, в которой билось живое сердце.
– Так вот что я сделала с Саенго? Я вернула ее к жизни?
– Образно говоря, да, однако это не было демонстрацией твоего особого ремесла, в отличие от того, что ты сделала в Мертвом Лесу. То, что ты описываешь, больше наталкивает меня на мысль о том, что ты сделала Саенго своим фамильяром.
Глава 9
– Своим… – я вспоминаю девочку-лекаршу из долины Крайнес и о том, что ее магия заключена в ее теле, точно в ловушке, без фамильяра, который служит проводником. Однако то, что Саенго может стать моим фамильяром, не приходило мне в голову. – Простите, но я, кажется, не до конца понимаю.
– Шаманы не могут получить доступ к своей магии без фамильяра, который почти всегда является духом животного. Будучи отголосками душ, они способны общаться с живыми душами. Думай об этом, как о песне, которую только души могут услышать. Связь является обменом. Фамильяр становится проводником между шаманом и его магией, и эта же самая магия позволяет фамильяру снова обрести физическую форму.
И стать мишенью для нападения или болезни. Умный противник всегда будет сначала целиться в фамильяра, чтобы оставить шамана бессильным.
– Обычно, чтобы закрепить союз между шаманом и фамильяром, нужен медиум. Медиумы способны видеть и общаться с духами. Но порой, в особо стрессовых ситуациях, наша магия может пробудиться, обратившись к ближайшему доступному духу.
– В особо стрессовых ситуациях, – слабым голосом повторяю я. Мой пульс ускоряется. Растерянность и недоверие борются внутри меня. Неужели в этом и есть причина нашей странной эмоциональной связи?
Свет мысленной свечи Саенго горит уверенно и ярко за окном, которое я поставила между нами. Я стараюсь держать его закрытым. Ее эмоции должны оставаться ее личными эмоциями.
– Но ведь она человек.
– Вот именно, – хотя голос Ронина остается тихим, смысл, что он вкладывает в слова, пробирает меня до костей. – Никогда в истории еще не видели человека в качестве фамильяра.
– Тогда как вы можете быть в этом уверены?
– Прошлой ночью тебе бы не удалось применить магию, если бы у тебя не было фамильяра. Это самое простое объяснение, и все же в нем нет ничего простого. Это беспрецедентный случай.
– А с ней все будет хорошо? Она… я причинила ей боль? – моя грудь болит от одной мысли об этом.
– Она будет привязана к тебе и твоей магии, пока связь между вами существует.
Погнавшись в ту ночь за Джоньей, я изменила обе наши судьбы. Потираю пальцы, потеплевшие от чайной чашки, стоящей на блюдце.
– Это… сложно.
– Могу себе представить, – он встает на ноги.
Я замираю, насторожившись, но он только лишь поднимается по ступенькам на пьедестал и подходит к огромному камину, что расположен там. На нем простая одежда, по которой видно, однако, что сшита она умелыми руками: черный пиджак длиной почти до самого пола с серыми вставками и такие же рубашка и брюки. И на нем один серый пояс, завязанный на спине, а второй, с вышитым паучьим гербом, завязан спереди. На боку у него висит меч, ножны и рукоятка меча – тоже достаточно незамысловатые, подсказывая, что оружие вовсе не служит ему украшением.
Его уши, однако, выглядят необычно. Верхушки его ушей немного сужаются, заостряясь на кончиках. Помрачнев, я невольно тянусь пальцами к своим собственным ушам. Не помню, чтобы девушка-лекарша из долины или шаманы в чайном доме обладали подобной отличительной чертой во внешности. Однако уши лекарши были спрятаны под копной волос, и я была слишком занята попытками выжить, чтобы придавать особое значение внешности шаманов и рассматривать их уши.
– Многие истории о целителях душ часто менялись в зависимости от того, кто их рассказывал, они передавались из уст в уста со времен Сури. Но все они говорят, что новый целитель душ рано или поздно должен появиться вновь, и его появление следует воспринимать не чем иным, как предзнаменованием.
«Какое еще предзнаменование?» – я сомневаюсь, следует ли мне спросить это вслух. Большинство историй являются тем, чем являются, – просто историями. Сказками, которые порождают благоговение и ностальгию по героям прошлого, надежду на то, что подобный великий герой может однажды появиться вновь.
Легкий ветерок, невесть откуда взявшийся в тронном зале, раздувает подол пиджака Ронина и наполняет жизнью начавший затухать янтарный огонь в камине. Учитывая непримечательные черты лица и черные волосы, вполне вероятно, что я бы просто прошла мимо Ронина, окажись он в Вос-Тальвине, приняв за очередного путешествующего лорда или даже простого солдата высших рангов.
Но это оказалось бы ошибкой. Что-то в нем все же притягивает взгляд, призывая заметить его присутствие. Он словно приказывает посмотреть на себя, не произнося ни единого слова.
Ронин отходит от камина и снова спускается по ступеням.
– Есть те, кто воспримет твое существование как угрозу. Рано или поздно каждый шаман сталкивается с пределами своих магических сил, когда достигает определенного уровня мастерства. В прошлые времена некоторые все же продолжали пытаться преодолеть эти пределы, пока не достигнут большего. Или пока не умрут.
– Как вы? – похоже, я сегодня напрошусь на собственную смерть. Мое дыхание учащается, и я думаю, может, еще не поздно броситься бежать. Не знаю, что со мной сегодня, что заставило меня произнести этот вопрос вслух, не считая того, что очевидно же – Ронин пытался преодолеть пределы своих возможностей и преодолел – когда победил Бездушного и укротил Мертвый Лес.
Он упирается руками в край стола и наклоняется вперед. Я таращусь на поверхность стола, сожалея о своем наглом вопросе.
Однако его голос звучит спокойно:
– Да. Как я.
И теперь я не могу не посмотреть на него. Его сапфировые радужки глаз и черные зрачки будто бы разделяются на фрагменты, превращаясь во множество глаз, как у пауков.
У меня волосы на затылке встают дыбом, и я затаиваю дыхание. Холодок крадется вниз по моей коже, точно сотни крошечных ножек. Я заставляю себя отвести взгляд, однако страх уже растекается по моему телу, как яд.
Ронин берет в руки свою забытую чашку и делает ленивый глоток чая, пока я пытаюсь вспомнить, как пользоваться легкими и снова дышать. Молчание нависает между нами все сильнее и сильнее, пока он наконец не нарушает тишину:
– Мертвый Лес разрастается.
Я отчего-то представляю, как ветки леса пронзают потолок зала, как деревянные клешни тянутся к нашим головам, а корни выскакивают из пола. Как деревья разрывают Край Пряльщиков на части.
