– Он сказал, что предпочел бы, чтобы мы присоединились к нему за обедом, и готов увидеться с нами в полдень, – читаю я в послание, которое он отправил нам.
– Быстро он решил все, – Саенго потирает свою грудь, морщась.
Ее боль эхом отдается во мне, заставляя мои ребра сжиматься.
– Может…
– Не смей предлагать мне оставаться в кровати, – она опускает руку. – Когда мне еще выпадет шанс пообедать с принцем Казаина? Я иду.
– Ладно. Но я тебя предупреждаю: он невыносим.
Я беспокоюсь за эту встречу, однако сомневаюсь, что он станет нападать на нас в своих же покоях. Кроме того, Тейерн прекрасно осведомлен о ситуации вокруг и занимает достаточно влиятельную должность. Если бы он не был моим врагом, то казанский Хлау мог бы стать сильным союзником.
* * *
Тейерн и его многочисленная свита занимают едва ли не целое крыло замка. Казаинская стража расставлена по всем лестницам и этажам. Их униформа (чернильно-черные мундиры поверх черных как ночь туник и изогнутые мечи, воткнутые за пояса, такого же цвета) выдают в них солдат Пенумбрии.
Под конец нас приводят к огромной двери с металлическими узорами по углам и дверным кольцом в форме головы виверна по центру. Я стучу. Проходит меньше секунды, когда дверь распахивает казаинский слуга, который ведет нас с Саенго внутрь. Наши стражники остаются в коридоре со стражей Тейерна.
Мы заходим в фойе поменьше, справа от которого расположена столовая. Тейерн уже ждет нас за столом, сидя на мягком диване с лавандовыми кисточками. В ярком свете множества ламп его серая кожа приобретает оттенок речных камней. На нем темно-бирюзовая туника с серебряной вышивкой и сочетающийся с туникой пиджак с темно-серым поясом, завязанным на его талии. Когда мы приходим, он встает.
Я решаю, что лучше всего вести себя дипломатично.
– Хлау Тейерн, позвольте мне представить вам мою лучшую подругу Саенго Панг.
Они оба вежливо кланяются друг другу и обмениваются любезностями. Тейерн дожидается, пока мы с Саенго сядем на огромный расшитый бисером диван, а затем садится и сам.
Его манеры меня поражают. Однако затем он качает головой и цинично рассматривает мой наряд.
– Ты выглядишь изможденной.
Я искоса смотрю на Саенго, мысленно говоря: «Я же тебе говорила». Замечаю, что она изо всех сил держится за свое благородное воспитание, чтобы не уставиться на него сердито.
Проводя рукой по своему роскошному одеянию, я саркастично хмурюсь.
– Ты не одобряешь?
– Я никого не одобряю, – отвечает он легко. Подозреваю, если это и шутка, то в ней присутствует доля правды. – Ты плохо спала прошлой ночью?
Призрачные руки из кошмарных снов опять закрадываются в мои мысли. Но я лишь улыбаюсь и говорю:
– Я спала вполне замечательно. А ты?
– Отлично. Казаинцам в принципе нужно мало сна.
Его слуги заканчивают сервировку роскошного обеда, который состоит из жареного мяса в сливовом соусе, ароматного риса с травами, маринованных овощей и нарезки из свежих фруктов.
– Хлау Тейерн, благодарю вас за вашу врачевательницу. Я высоко ценю ее помощь, – говорит Саенго.
Он кивает.
– Мне было печально слышать о вашем состоянии.
По голосу нельзя сказать, что он и правда печалится, но я не могу перестать изучать его лицо, ища хоть что-то, что выдаст, какие же конечные цели он все-таки преследует.
Саенго ворчит что-то неразборчивое, а затем добавляет куда более вежливым тоном:
– Я однажды читала о том, как клан Огнерожденных владык получил свое имя. Это правда, что Пенумбрию защищают инфернии?
Тейерн улыбается, его губы лукаво изгибаются.
– Мне не дозволено отвечать на подобные вопросы.
– Ты ведь Хлау, – замечаю я. – Кому же еще принадлежат секреты Пенумбрии, как не тебе?
Он качает головой.
– Я скажу вот что, и ничего больше: инфернии любят темные места на земле, а хроники повествуют о том, как наши предки заключили с ними сделку, поклявшись на крови, чтобы обеспечить взаимную защиту друг друга. Однако сказители любят все приукрашать.
– От кого таким, как инфернии, может понадобиться защита? – взгляд Саенго устремляется ко мне, и знаю, она вспоминает, как однажды я чуть не столкнулась с одним из инферний.
Кендара отправила меня в шахты каменоломни, чтобы я нашла какой-то кристалл, зарытый глубоко под Коралловыми горами. Инфернии считаются существами тьмы и тлеющих углей, очертания их тел размыты и полупрозрачны, как жар без дыма. Один лишь вид подобного создания приводит в ужас. Как большинство эвейвианцев, я раньше даже не верила, что подобные существа могут на самом деле существовать.
– От пламенителей, – говорит Тейерн. – Существует старинная ньювалинская традиция охотиться на инферний, чтобы доказать свое превосходство над природными элементами.
При его словах я изображаю на лице гримасу, надеясь, что эта традиция давно ушла в прошлое.
– А теперь, когда мы закончили с обменом любезностями, поделитесь, зачем же на самом деле вы хотели со мной увидеться? – спрашивает он у меня, пока я как ни в чем не бывало засовываю в рот рис. Его губы насмешливо изгибаются, и я едва сдерживаюсь, чтобы не начать жевать с открытым ртом, просто чтобы позлить его.
Щеки Саенго розовеют, но я все-таки прожевываю рис и отвечаю:
– У меня есть вопросы, на которые, как я надеялась, у тебя есть ответы.
Мои слова его, похоже, веселят.
– Ну что ж, тогда я постараюсь вас не разочаровывать. Какие же это вопросы?
– Ты знаешь, что в призвании света шаманов есть четыре ремесла?
– Да, – говорит он, словно это очевидный факт. – Пожалуйста, не говори, что вы здесь, чтобы спросить лишь об этом.
Я игнорирую его едкий комментарий.
– Но откуда ты знаешь об этом? Статья о ремесле губителей душ была вырвана из книги, которую я взяла почитать вчера.
– Бездушный был губителем душ, – говорит он снисходительным тоном. – Так что очевидно, что должно было быть четвертое ремесло, хотя знаниями о нем больше не делятся ни с кем в Ньювали. Или где-либо на Тие.
– И почему же? – Саенго склоняется над своей тарелкой с любопытством.
– Как охотники, губители душ обычно использовали свое ремесло против животных, однако…
– Однако когда шаман достигает определенного уровня навыков, – говорю я, вспоминая слова Ронина, – можно попробовать пересечь черту, которой ограничиваются способности шамана.
Тейерн кивает.
– Именно так. Бездушный продолжал напирать, пока не преодолел все границы, пока не научился вырывать души не только из тел животных, но и из тел людей.
